— Неужели?
Чак ничего не может сделать, осознает Дин. Он не способен увидеть что-то, что Кроули не захочет показать. А еще он понимает, что нужно было просто выдумать имя, любое идиотское имя, похожее на имя ангела, потому что Чак снова врывается к нему в голову.
К ним.
Кроули шипит от боли, и в голове опять возникает стена. Дин присматривается к ней, с ней что-то не так, с ней… Щели, желтый кирпич, трава растет между камнями. Она выглядит, совсем как… Она очень похожа на Иерусалимскую стену плача, где Кроули когда-то пустил слух, что, если написать свое желание на записке и засунуть в щель — оно непременно сбудется. Это было забавно и не более того, и тут не должно быть ничего страшного, но, и Дина до чертиков пугает эта мысль, он никогда в своей жизни не видел стену плача. Он никогда не был в Иерусалиме. Этого не было. Этого Кроули им не показывал.
— Мельком зацепило, — говорит Кроули устало, — не бери в голову. Нестрашно, подумаешь, обрывки.
Кроули все еще здесь, с ними, надолго ли?
— Покажи мне, — Чак неожиданно меняет свою стратегию, очевидно поняв, что ничего не добьется силой, и начинает просить, — чем кончилась война для тебя? Ты уехал на море? Пожалуйста.
Кроули смеется, злым, горьким смехом.
— Ты не знаешь, что было в конце войны? Плохо историю учил? Что ж, я покажу, сам попросил.
========== Часть 13. Храм святой Марии ==========
Что-то надвигается. Что-то темное. Кроули буквально в воздухе ощущает дьявольские эманации, плотную пелену зла. Еще один очаг среди множества, казалось бы, практически погасших на пятый год этой бесконечной войны.
Беспокойство приводит его в книжный магазинчик. Азирафаэль слишком занят своим новым приобретением, чтобы вести с ним полноценные разговоры, но Кроули устраивает и короткий обмен репликами, это позволяет ему расслабиться, отпустить себя.
Пока Азирафаэль между делом не бросает, что у него задание в Дрездене.
Вот оно.
Нехорошее предчувствие скручивается внутри тугой пружиной, Кроули подбирается, как пес, что напал на след.
— Надо же, — нарочито удивляется он, — мне тоже туда нужно. А что у тебя за задание?
— Спасти храм во время бомбардировки, — отвечает Азирафаэль, наконец оторвавшись от своей книги, — ну знаешь, чтобы люди сохранили свою веру.
Его голос звучит излишне скептически даже для ангела.
— Ясно. Сохранили веру.
— А у тебя? — спрашивает Азирафаэль, и Кроули не сразу понимает, о чем он.
— Ну… это, довольно забавно… — начинает он, обдумывая, что именно могло бы показаться забавным во время войны.
— Неужели… разрушить храм? — Азирафаэль делает страшные глаза, искренне забавляясь.
— Ага. Представь себе. Проследить, чтобы бомба упала прямо на храм, — врёт Кроули.
— Мне кажется они там… не совсем понимают, что такое война и как она влияет на веру, — делает Азирафаэль странное замечание вслух.
Кроули кивает ему, полностью согласный, что вера в эти дни базируется отнюдь не на храмах и попавших на них бомбах.
— Что ж, — резюмирует Азирафаэль, — полагаю, там больше одного храма.
— Даже больше двух, — соглашается с ним Кроули.
— Или тебе поручили какой-то конкретный?
— Нет. Вовсе нет. Никакой конкретики. А тебе? — спохватывается Кроули, заподозривший, что разговор идет куда-то не в ту сторону.
— Фрауэнкирхе. Что ж, думаю, я смогу найти какой-нибудь небольшой храм и разрушить его до основания. Главное, чтобы хватило бомб. Ну сколько их там может быть в это время?
— Что? — удивленно переспрашивает Кроули, — ты собрался выполнить мое задание?
— Ну да, а ты разве не за этим начал этот разговор? Счет сейчас равный, будешь мне должен.
— Нет, — говорит Кроули, — нет, не совсем. Дело в том, что… Херес Де-Ля-Фронтер, тысяча семьсот семьдесят пятого года.
— Херес? — удивляется Азирафаэль.
— Да, да, херес. Я знаю у тебя осталась пара бутылочек. А мне нужно… втереться в доверие к одному коллекционеру. Что если, ты продаешь мне одну бутылку, а я поеду в Дрезден? И счет снова равный, никто никому не должен.
— Кроули…
— И, возможно, у меня есть одна идея о местонахождении кое-какого первого экземпляра…
Кроули отчаянно делает вид, что ему жизненно необходима эта бутылка. Про которую он вспомнил только по той причине, что сам сохранил парочку в своей коллекции.
— Что ж, — соглашается Азирафаэль, снова уткнувшись в свою книгу, — почему бы и нет.
Тишина повисает практически уютная, если бы не та тьма, которую все еще чует Кроули. Тьма привычно исходит от людей. Фонит, как черная дыра Гавриила, притягивает к себе.
— Ты же будешь в порядке? — вдруг спрашивает Азирафаэль и смотрит неожиданно цепко, холодными серыми глазами.
— Да что там может случиться, ангел, — говорит Кроули нарочито спокойно, заставляя себя расслабиться, растянуться на диванчике, — война кончается.
Ангел не отводит взгляд, словно и он что-то ощущает. Но он по природе своей не способен улавливать тьму. Во-всяком случае не так сильно, как ее чует Кроули. Ангелы больше специализируются на любви.
А тьму ощущают демоны.
Кроули смотрит в ответ с искренним непониманием его беспокойства, и Азирафаэль наконец отводит глаза.
— Ты все равно будь осторожен, — просит Азирафаэль.
— Конечно буду. Я всегда осторожен.
«Оставайся дома, ангел, — думает он, — пей свое вино, выгоняй своих покупателей, играй в шпиона. Оставайся дома. Не суйся туда.
Тебе там нечего делать».
Дин, к своему стыду, ничего не знает о Дрездене. Разве что помнит, однажды услышанное: позорная страница американской истории.
— Скоро узнаешь, — в голосе Кроули смертельная усталость. Такая, что Дин хочет спросить его все ли в порядке. Но он и так знает: не все.
Это происходит вечером, на третий день его пребывания здесь. Это происходит в тот момент, когда Кроули наконец расслабляется, наблюдая за карнавалом. В день, когда он полностью уверен, что сегодня ничего не случится.
Он в Гроссен Гарден, недалеко от центра, Фрауэнкирхе совсем близко, можно быстро дойти. Легко прикрыть ее от любой бомбы.
Вот только он не ожидал, что бомб будет столько. Как обычно ничего легко у него не выходит.
Это было красиво. Первое, что он осознает, первая мысль, что приходит в голову: это прекрасно. Синие и желтые вспышки освещают город, словно фаер шоу, как бонус для карнавала.
Самое ужасное, что Дину это тоже кажется красивым. Разноцветные вспышки, будто фейерверки. Совсем как те, что они запускали с братом в поле.
Это ещё не бомбы. Не совсем те бомбы.
Кроули бросается к храму, на улице светло, как днем и шумно, как днем. Люди вокруг мечутся в поисках убежища. Кроули очень спешит и одновременно внимательно следит за небом, в ожидании начала настоящей бомбардировки. И упускает тот момент, когда кто-то врезается в него и сбивает с ног.
«Какой идиотизм», — только и успевает он подумать и отключается.
А когда приходит в себя на улице тихо. Подозрительно тихо, Кроули поднимает руки, касается ушей, шеи и видит на пальцах кровь. Быстро восстанавливает слух, залечивает глубокую рваную рану под волосами, результат падения на каменную мостовую, хорошо хоть не развоплотился, в аду бы ещё два века над ним смеялись.
Поднимается, озираясь по сторонам и осознает, что не понимает куда идти. Вокруг руины, кое где припорошенные пылью изломанные тела. Рядом с ним лежит тело полного пожилого мужчины, уж не он ли сбил Кроули с ног? Рубашка на животе задралась, обнажив полоску серой кожи. Он поправляет чужую рубашку, не думая зачем это делает. Материализует из Лондонской квартиры один из своих шейных платков, накрывает лицо. Немного подумав, превращает дорогой шёлк в грубую дерюгу, незачем искушать мародеров. И без того в развалинах города им достаточно искушений.