Он укрывает Кроули пледом, раздумывая, может ли плед хотя бы чем-то помочь от того жуткого холода, от ледяной тьмы, что он ощутил, когда они менялись телами. Когда он пал, было примерно также. Значит ли это, что демоны к холоду привычны? Или наоборот, совершенно не привычны, учитывая то, что они постоянно отключают чувствительность своих тел?
Дин оборачивается к Сэму, только подоткнув плед со всех сторон.
— Я вас слышал, — признается Сэм, наблюдающий за ним с некоторым удивлением, — но ничего не понял. Чак читал твои мысли?
— Не мои, — Дин кивает в сторону дивана, — его. Он был… в моей голове. Кроули показал ему кое-какие воспоминания. Он… знаешь… он хороший парень.
— Воспоминания? И… как много? Ну, то есть, все довольно быстро закончилось, вы буквально минут пятнадцать говорили.
— Пятнадцать минут? — Дин искренне поражен, — он… время останавливал постоянно, но, чтобы настолько…
— Расскажешь? — осторожно просит Сэм.
— Может потом. Это вроде как… личное.
Дин усаживается за стол, заваленный книгами и какими-то свитками (один из них точно из Александрии), некоторое время растирает руками лицо, успокаиваясь. Заново привыкая к своим пальцам, короче, толще, грубее, с кое-где обкусанной кожей. К своей одежде, немного отдающей запахом пота, пахнущей порохом и дешевым одеколоном. Все кажется таким привычным и непривычным одновременно. Наверное, будь Кроули в порядке, они могли бы вместе посмеяться над этим. Затем отправились бы куда-нибудь на обед, в какое-нибудь мало известное туристам местечко, где перед основными блюдами подают горячие булочки с маслом, булочки собственного приготовления, а в конце предлагают гостям терпкие ликеры в качестве комплимента от заведения.
Дин берет себя в руки, просто потому, что он обязан взять себя в руки. И запрещает себе думать о том, что могло бы быть. А потом говорит.
Не слишком долго, не вдаваясь в подробности. Рассказывает просто: показал часть воспоминаний, Чаку стало интересно. Пришлось показывать еще и еще.
Потом честно признается:
— Вообще-то это была моя идея. Думал, он отвлечется от мысли уничтожить мир, мы его притормозим… дурацкая идея!
— Но в итоге же сработало, — утешает Сэм, опустив ладонь на его колено, — значит не такая и дурацкая, верно?
— Он, Чак, посмеялся над ним. Решил, что из Кроули никудышный демон. А он нам столько показал…
— Забавно, — замечает Сэм, чем раздражает Дина до крайности.
— Вообще-то это было оскорбительно! Он старше, чем сама вселенная, а какой-то человек, возомнивший себя богом, требовал доказать, что он правда демон.
— Ты не можешь отрицать, что Чак какое-то время действительно был богом, Дин. Те, параллельные миры, у нас бы никогда воображения не хватило…
— Кроули тоже был богом. И не пару лет, а веками. В древности, когда люди верили, что боги живут на земле, в прежних царствах, ему поклонялись, за него сражались, он судил и миловал, он принимал их жертвы и учил… и… И Чак это видел. Пусть мельком, но видел. Мог бы отнестись к нему с уважением!
Сэм смотрит очень странно, с каким-то подозрением.
— Сколько же времени для тебя прошло? — задает он неожиданный вопрос.
Дин повторяет (утрируя, конечно):
— Шесть тысяч лет. В общем, потом Чак спросил: что мы вообще здесь забыли. И тогда он показал Апокалипсис. Тот, предыдущий, самый первый.
Здесь приходится все же рассказать больше, и Дин говорит про авиабазу, странных людей, всадников и мальчика, что всегда был не просто мальчиком. Он не упоминает ни сгоревший книжный магазин (они убили моего лучшего друга), ни архангела Гавриила (больше ни о чем меня не проси), ни того, другого, неправильного мальчика (няня, мы еще увидимся?).
— А потом он захотел увидеть Адама, — заканчивает Дин, — шутка ли, сумел откатить мир на день назад.
— Получается Адам это заранее знал? — быстро соображает Сэм.
Дин пожимает плечами.
— Выходит, все в мире предопределено? — продолжает Сэм странно севшим голосом.
Дин вспоминает слова Кроули, храм, что он нечаянно проклял (честно говоря, это могло было быть забавным, если бы прямо сейчас Кроули не умирал рядом с ними, пока они не в силах ему помочь).
— Нет, — говорит Дин почти уверенно, — совершенно точно не все. Когда Ева взяла яблоко, мы получили свободу выбора. И Адам не знал точно, просто предположил.
Потом Дин долго молчит, опустив голову на сложенные руки, а Сэм возится с чайником на маленькой плитке. Телефоны также остаются блокированными. Сэм даже телефон Кроули проверяет, обшарив карманы его пиджака. Дин дергается было, но в итоге ничего не говорит. Вряд ли бы Кроули возражал, это всего лишь одежда.
— Что, если он умрет? — спрашивает Дин, когда Сэм ставит перед ним чашку чая. Или чего-то похожего на чай.
— Тебе не кажется, что сейчас нас должен волновать… Чак? — осторожно и безжалостно говорит Сэм.
Дин пожимает плечами, берет в руки чашку.
— Адам все исправит, — говорит он уверенно.
— Откуда тебе знать? — спрашивает Сэм.
Дин знает.
— Исправит. Скажет что-то типа: чувак, ты какой-то неправильный. И все станет хорошо. Я видел его на базе. Этот парень чертовски силен. Он… он просто стер целый день из истории мира, и никто его не помнит. Прикинь? Вообще никто. Паф! И все, кто умер — снова живы.
— Ну тогда и за Кроули не стоит переживать, — Сэм похоже вообще не беспокоится, и это раздражает.
— Что если стоит? Что если он умрет? По-настоящему?
— Дин… да ты же его знаешь три дня. И он демон. Мы ведь убиваем демонов.
— Нет, — Дин яростно трясет головой, — не таких. И я… я его знаю… это будет моя вина, понимаешь? Он столько… столько видел и столько сделал… и он же просил меня убраться подальше…
— Откуда тебе было знать? — Сэм кладет руку на его плечо, — кроме того, ты не можешь отвечать за его выбор. Он сам принял решение.
— Что, если он умрет? — повторяет Дин. Как они скажут Азирафаэлю? Гавриилу? Даже Вельзевул?
— Он же сказал, что просто так его не убить, — Сэм цепляется за эту идею, — помнишь? Он сам говорил.
— Он много чего говорил. Что так его не убить, что он сможет обмануть Чака, что сможет спасти тот храм, а в итоге…
— Какой храм?
— Неважно, — Дин крутит в руках чашку, отчаянно желая запустить ее в стену. Он опять облажался. Крупно облажался.
А потом он вспоминает то ощущение неправильности, когда они с Кроули действительно едва были знакомы и понимает. Понимает то, что мог бы понять сразу, понять, какой Кроули в реальности, и, черт возьми, просто послушать его!
— Сначала он убрал боль, Сэм, — говорит Дин, — помнишь, когда демонстрировал, как умеет исцелять? Когда я руку порезал, помнишь?
— Ты это к чему?
— Это было необязательно. Это вообще было не нужно. Но он сначала убрал боль. И только в последнюю очередь очистил паркет.
— Так? И что ты этим хочешь сказать?
— Он… лучше, чем хочет казаться.
— Думаешь, Богиня говорила Касу о нем? — Сэм не только быстро понимает, о чем он, но и умудряется задать сразу нужный вопрос.
— Не думал. А теперь вот думаю.
— Он не умрет, — говорит Сэм, — если Она действительно его имела в виду, разве Она такое допустит.
Дин вспоминает мертвых животных и мертвых людей, вспоминает «любви для нас не осталось». Ее любви хватает, чтобы хранить этот мир. Но станет ли Она размениваться на демона?