Сначала его смущали жалобы Дии на то, что солома, постеленная для хрюшек, колкая и грязная, что она испачкает рубаху и оцарапается, но, оставшись в чем мать родила, девушка перестала жаловаться и после первого крика боли и неизбежных слез только тихо стонала, позволив будущему мужу делать с собой все, что он пожелает.
Серое бревно стремительно, словно пущенная из лука стрела, вылетело из переплетения лиан прямо в грудь Мгала. Готовый ко всяким неожиданностям, северянин отшатнулся и все же полностью избежать удара не смог. Бревно задело его по касательной, содрало кожу с правого плеча и в мгновение ока превратилось в гигантского удава, серо-голубую чешую которого украшали ярко-желтые пятна. Сбитый с ног, оглушенный падением, Мгал откатился в сторону, вскочил на ноги, вырвал из ножен меч, но удав оказался проворнее. Хвост его, подобно чудовищной плети, опустился на плечи северянина, тугие кольца молниеносно обвили тело.
Просвистевшее в воздухе копье вонзилось в одно из змеиных колец, тело удава развернулось, подобно пружине, голова приподнялась локтей на пять над землей, откинулась назад, готовясь нанести сокрушительный удар новому противнику, но броска не последовало — верхняя половина громадного гада продолжала угрожающе извиваться, нижняя же замерла, будто парализованная.
— Ты перебил ей позвоночник! — крикнул Гиль. Из тускло посверкивающего металлического жезла, оказавшегося в руках чернокожего мальчишки, вырвался тонкий, как игла, луч ослепительно белого пламени. Скользнув по влажному, зашипевшему перегною, он коснулся удава, и срезанная ромбовидная голова его со злобно оскаленными клыками мягко стукнулась оземь. Тело, свиваясь в петли и кольца, продолжало еще некоторое время фонтанировать кровью, но и оно вскоре затихло.
— Быстрая гадина! — пробормотал северянин, морщась от боли в ободранном плече, и кинул меч в ножны. — Эмрик, ты чуть не проткнул меня насквозь! — Он выдернул копье из вздрагивающего змеиного тела и, обтерев наконечник о траву, передал его товарищу.
— Ты предпочел бы смерть в объятиях этого красавца? — спросил Эмрик насмешливо, но узкое лицо его с тонкими бесцветными бровями оставалось серьезным. — Гиль, где твой бальзам? Если наш друг и дальше будет столь неосмотрителен, ты скоро заделаешься настоящим лекарем.
— Сейчас я наложу тебе повязку, пропитанную мазью, а на привале займусь раной как следует, — серьезно пообещал мальчишка, роясь в переметной суме.
— Да уж, такой раной надо заняться, — передразнил его северянин, вытирая сорванными листьями стекавшую по плечу кровь. — До ночи никаких остановок. Удав этот напал очень вовремя, запасы пищи подходят к концу. Если ты вырежешь из него несколько кусков покрупнее, я угощу вас превосходным ужином, и еще день-два можно будет не тратить времени на охоту, — обратился он к Эмрику.
Тот вытащил меч и с отвращением пнул удава ногой:
— Хотел бы я знать, где у этого ползучего деликатеса филейная часть и долго ли нам еще питаться подобной гадостью?
— Великолепный экземпляр. На базаре Исфатеи мы продали бы и мясо и шкуру по хорошей цене, — весело отозвался Мгал.
— Барра делали из змеиной кожи пояса, обтягивали ею колчаны и ножны. А из шкуры этого великана вышла бы не одна пара сапог. В нем, верно, локтей восемнаддать-двадцать будет, — заметил Гиль, ловко накладывая повязку на плечо северянина.
— Кроме скарусов, мы едва ли отыщем здесь желающих приобрести шкуру этого гада. Да и те скорее позарятся на наши, — процедил Эмрик сквозь зубы, вырубая из тела удава здоровенный кусок.
Мгал и Гиль переглянулись, едва удерживая улыбки. Оба они знали, что их хитроумный друг обладает, кроме множества неоспоримых достоинств, по крайней мере двумя недостатками. Он почти не умеет плавать и весьма разборчив, если не сказать — привередлив или даже брезглив, в отношении пищи, что, в общем-то, не характерно для людей, ведущих бродячий образ жизни.
Закончив перевязку, друзья помогли Эмрику освежевать удава, завернули кровоточащие, теплые еще куски мяса в широкие плотные листья и, рассовав их по котомкам, продолжали путь.