Стрела хмурится, но ждет его слов. Ее серые глаза становятся туманом, озером, водами реки, и он видит в них свое отраженье. Он смотрит на себя глазами Стрелы.
На его лице черные, красные и белые полосы — они потускнели от мороза и времени. В его волосах охра, пепел и олений жир, в его дыхании — кровь и дурманящие травы. Глазами Стрелы он смотрит в свои глаза, и видит долгие годы — вереницу лет, такую длинную, что истока не видно.
Он слышит голос Стрелы, и мир вновь меняется. Он сидит у стены, Стрела сидит перед ним. Охотники поют и смеются, запах мяса щекочет горло.
Стрела спрашивает:
— Ачи видел время, когда здесь всегда было лето?
— Нет, — отвечает он. — Я видел время, когда здесь не было лета.
Она хмурится.
— Стрела знает, раньше всегда было лето. Ката видел, Ката рассказал ей.
Он наклоняется к ней, и Стрела опускает взгляд. Он знает, на что она смотрит — на шнуры и бусины, на знаки неволи. Но, прежде, чем Стрела успевает отодвинуться, он говорит:
— Зачем Стрела хочет отдать свою кровь?
— Кровь Стрелы растопит лед, — отвечает она. — Вернет лето.
Тогда он отстраняется сам, закрывает глаза. Его голос звучит тихо. Так тихо, чтобы ни охотники, ни Тень, ни души оленей не услышали его, только Стрела.
— Пусть Стрела не идет к Скалам Солнца. Мои братья будут рады, но обманут ее. Они заберут ее кровь, но не скажут правды. Ачи скажет ей правду.
Стрела молчит. Он слушает ее молчание, а потом говорит вновь:
— У Стрелы было два защитника. Ее не считают самой чистой, не возьмут для высшей жертвы. Мои братья сделают так, что душа Стрелы не поднимется к солнцу. Ее душа уйдет в землю.
— Зачем, — спрашивает Стрела, — они сделают так?
Он отвечает, не открывая глаз:
— Чтобы земля осталась неизменной.
Вьюга вернулась. Поземкой вползла в пещеру, туда, где прежде всегда горел огонь. В пещере больше нет тепла, ее не согревают ток крови и дыхание людей. Это не дом племени теперь, а холодные скалы. Здесь никого нет, только тела мертвых и он, связанный с ними, оставшийся в тени.
Он не может пошевелиться. Он тянется к солнцу сквозь толщу стен, а солнце восходит и заходит. Свет в проеме пещеры меркнет, ветер подбирается ближе, наметает дорожки из снега. Тела людей окоченели, запахи жизни и запахи смерти оставили это место.
Уже три дня не прибавляются бусины на его путах. Три дня он не может сдвинуться, сидит в колдовском круге и смотрит, как снег заметает угли.
Стрела ушла со следопытами. Никто из них не вернулся, ни она, ни люди. Потом пришла болезнь.
Духи земли и скал сплелись, изменились, и кровь людей почернела, воздух стал для них ядовит. Тень жила дольше других. Она говорила: «Пусть Ачи остановит болезнь, пусть отдаст свою душу пожирающим силу». Она чертила круги, один за другим, заклинала его и заклинала духов.
Но и Тень умерла. Ее тело лежит под медвежьей шкурой, в глубине пещеры.
Атикиари умерла, но осталась Тенью. Он по-прежнему связан. Круги на земле, бусины и шнуры держат его еще крепче, чем прежде.
Сначала он был не один. Души племени блуждали по пещере, и он пел для них. Он пел, и они ушли, одна за другой.
Теперь рядом с ним никого нет. Не в силах пошевелиться, он встречает и провожает солнце и ждет, когда придет жажда. Он знает, что сквозь ее холод и боль сумеет заглянуть за грань.
Он спит с открытыми глазами, и видит темный свет. Темнота тонкими струями течет в земле, вливается в глубинные ручьи, вползает в мышиные норы. Просачивается в камень, выходит из него, как дым, заполняет пещеры. Темнота сияет, на ощупь она — как сок травы, на вкус горчит, как кедровый дым. Темнота дрожит от шагов.
Он просыпается. В проеме пещеры стоит чужак, сумерки скрадывают его черты.
— Не бойся, — говорит чужак. — Я знаю, кто ты.
Чужак подходит ближе, но не переступает круг. Улыбается, глядя сверху вниз. В холодном сумраке слышно, как бьется его сердце — от каждого удара темнота расходится кругами.
— Не бойся, — повторяет чужак. — Это слабое проклятие, тебя не коснется.