Этот человек — шаман, пришедший издалека. Он сказал, что шел вдоль реки много дней, но из какого он рода и почему покинул его — не ответил.
Вождь боится пришлого шамана. Не хочет подпускать его к родовому костру, но боится прогнать. «Нужно узнать, какие духи прислали его, — сказал вождь. — Пусть Ачи узнает».
Поэтому он здесь. Но он не хочет говорить с шаманом-чужаком. Духов и так слишком много. Они толкают его на снежную тропу, подтачивают сердце, шепчут: «Торопись!» А он молчит и ждет, словно перед ним вечность.
Посланник духов запрокидывает голову и смеется. На его коже нет следов охры и красной глины, но его лицо покрыто белыми шрамами. Старые шрамы, следы колдовства, — но сам шаман молод. У него сильные руки и звонкий смех.
А на запястье — свежий порез, кровь сочится из него, капли медленно стекают, падают на землю. Эта кровь напитана видениями и силой трав.
— Подойди, — говорит шаман. — Это тебе.
Капля крови падает на выбеленную временем кость, стекает, оставляя красный след.
Он качает головой и спрашивает:
— Почему Посланник духов здесь?
— Не для того, чтобы выдать ваши тайны, — отвечает шаман. — Не для того, чтобы рассказать, что Чатар не человек.
Он подходит ближе. Река шумит у него за спиной. Треск льда и запах крови — самый громкие голоса сейчас. Он ловит взгляд Посланника духов и говорит:
— Расскажи Ачи, что ты знаешь.
Воля — его тетива, а слова — стрелы, но они скользят мимо цели, едва задевают в полете Посланника духов.
— А, Ачи, ты стар, ты так стар, — смеется шаман. — Годы заменили тебе мудрость. Ты слишком долго жил. Не пытайся стать молодым, ты слишком стар.
Духи безумия смотрят из глаз шамана, зовут к себе, кружатся в падающей капле крови.
Этот чужак не нужен племени. Он должен уйти.
Но другие мысли превращаются в слова:
— Ачи не может быть старым. Та душа, которая стареет, умерла.
Посланник духов качает головой.
— Нет, Ачи стар и знает об этом. Он взял к своему костру молодую женщину. Он думает, ее юность ему поможет, но…
Гнев накрывает его, как лавина, сошедшая с гор. Гнев белый, он обжигает множеством острых граней, и незачем сопротивляться.
Колдовской круг разлетается от удара, птичьи кости хрустят.
Он срывает амулеты с шеи шамана-чужака, не думая о гневе духов. Горло и руки позабыли речь, он рычит, он готов убить пришельца, как зверь убивает добычу.
Вкус дурманящей крови останавливает его. Он еще держит шамана, прижимает к земле, но уже слышит свои мысли и чужие слова.
Эти слова падают, как гадальные камни в золу.
Он поднимается, закрывает глаза. В воздухе, где еще дрожат следы гнева, вслепую чертит вопрос, а потом говорит:
— Посланник духов может остаться сегодня у костра племени.
Пламя взлетает высоко, изрубленные тела деревьев корчатся в сердце костра. Здесь так жарко, что кажется, будто наступила самая теплая летняя ночь, время танцев.
Но сейчас никто не танцует, а воздух пахнет дымом и жареным мясом. Окровавленные копья воткнуты в землю, и песня то звучит, то затихает, — один замолкает, другой подхватывает напев.
Все племя собралось вокруг огня. Стрела сидит с охотниками, с теми, кому положена первая часть добычи.
Он не подходит, ждет, смотрит в небо.
Искры рассыпаются, трещат, тают, не долетев до земли. Глядя на них, он думает про снег.
В темной синеве проступают звезды. Они холодные, не могут согреть даже летом.
Он забыл о том, что хотел петь вместе с людьми. Забыл про шамана-чужака и про духов, не отстающих ни на шаг. Он смотрит на звезды, и они будят дар его крови.
Он опускает взгляд и видит мир в сплетении дрожащих линий. Они звенят, текут, меняют цвет, у каждой из них свой голос.
Он заворожен и счастлив, готов смотреть вечно.
— Ачи! — зовет Стрела.
Она стоит перед ним, ставшая потоками света. Жизнь течет в ней огнем и солнцем, звенит металлом и горькой водой. Ее свет поет и плачет, сплетается под сердцем.