Дорога исканий
Молодость Достоевского
Р О М А Н
Издание 3-е
Советский писатель
Москва
1971
Р 2
Б 87
___________________________
Брегова Дора Давыдовна
ДОРОГА ИСКАНИЙ
М., «Советский писатель», 1971, 512 стр. План выпуска 1971 г. № 71. Художник Е. В. Ракузин. Редактор В. П. Солнцева. Художественный редактор Е. Ф. Капустин. Технический редактор Ф. Г. Шапиро. Корректоры: Т. Н. Гуляева, Н. П. Задорнова. Сдано в набор 28/І-1971 г. Подписано к печати 2/VII-1971 г. А04092. Бумага 84×108/32, № 1. Печ. л. 16 (26,88). Уч.-изд. л. 27, 98. Тираж 100 000 экз. Заказ № 74. Цена 1 руб. Москва К-9, Б. Гнездниковский пер., 10. Тульская типография Главполиграфпрома Комитета по печати при Совете Министров СССР, г. Тула, проспект им. В. И. Ленина, 109.
В этот день, 22 декабря 1849 года, на широкой Семеновской площади в Петербурге возвышался обтянутый черным крепом помост. Его окружала цепь солдат; к солдатам почти вплотную подступила густая толпа.
Человек двадцать в легких не по сезону пальто стояли на помосте двумя неровными рядами друг против друга и притоптывали, чтобы согреться. Почти все они были молоды, некоторые очень молоды. Между рядами медленно двигался чиновник в теплой шинели; крупные медные пуговицы поблескивали на ярком зимнем солнце.
В руках у него была казенная бумага с гербами и печатями. Останавливаясь перед каждым из молодых людей, он поднимал ее к глазам и скороговоркой произносил несколько фраз. Над площадью висела угрюмая тишина.
Известный в Петербурге литератор Федор Михайлович Достоевский замыкал более короткий ряд. Он беспокойно переминался с ноги на ногу — не понимая, недоумевая, не веря — вслушивался в монотонное чтение.
Аудитор медленно, но неотвратимо приближался. Лицо его было холодно и высокомерно, стеклянные глаза не выражали и проблеска мысли. Достоевский вдруг ощутил бешеный приступ ненависти. Впрочем, бедняга ни в чем не виноват. И все же…
Между тем аудитор остановился против Достоевского и равнодушным, отчужденным взглядом скользнул по его лицу.
— «…Отставного инженер-поручика Федора Достоевского, за участие в преступных замыслах, распространение одного частного письма, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и за покушение к распространению посредством домашней литографии сочинений против правительства…»
Достоевский знал, что последует дальше: еще ни разу аудитор не изменил принятой краткой формуле. Огромным напряжением воли собрал все силы и шире расставил ноги — словно стремился прочнее укрепиться на земле.
— «… подвергнуть смертной казни расстрелянием…».
Да, он знал, что услышит эти слова. И все же действие их оказалось неожиданным — будто кто-то изо всех сил стукнул его по голове широким тяжелым предметом. Слегка пошатнувшись, он все же устоял на ногах.
Заслонявшее весь мир лицо аудитора расплылось, превратилось в бесформенное пятно. А посеревшие, обросшие, искаженные мукой лица товарищей стали отчетливее и ближе.
За что?!
Он, Федор Достоевский, не испытывал ни малейшего раскаяния. Больше того: он знал, что дело, за которое его судили, вернее — мысли и взгляды, которые он исповедовал (потому что никакого «дела» не было), были возвышенными и благородными, а все то, что с ними произошло, — мученичеством, за которое по справедливому суду многое могло бы проститься. И он не сомневался, что так думали все стоящие рядом с ним на эшафоте.
И все же приговор был явью; отчетливо до озноба он понимал, что жить ему осталось всего несколько минут.
Впрочем, и эти минуты составляли огромное богатство, нужно было только правильно использовать его. И вот мозг — пока еще послушный ему, прекрасный, четкий механизм — мгновенно произвел расчет: минут пять положил он на воспоминания о прожитой жизни, минуты две — на прощание с товарищами и одну минуту — на то, чтобы в последний раз вокруг себя поглядеть и насладиться ярким зимним утром.
Он не чувствовал, как на него надели белый смертный балахон с капюшоном и длинными, почти до земли, рукавами; не слышал, как переломили над головой шпагу; не видел, как по узкой скользкой лестнице на помост поднялся священник и со словами «оброцы греха есть смерть» призвал осужденных покаяться; не заметил, как вслед за товарищами отказался от покаяния.