…Федя уже давно доел сладкое и нетерпеливо ждет. Но дедушка, как назло, отрезает еще кусок душистой, рассыпчатой пасхи.
— Дедушка, — произносит Федя жалобно, — ведь мы же опоздаем…
— Не опоздаем, — спокойно отвечает дедушка и, бросив понимающий взгляд на Федю, поднимает указательный палец. — Никогда не надо, друг мой, торопиться, а особливо сокращать удовольствия, уже вкушаемые, ради гадательных и нередко призрачных…
Наконец они выходят из домика, и почти тотчас же до них доносится шум непрерывно движущейся толпы, смешанный со звуками песен, оркестров, шарманок, турецких барабанов, звонов колокольчиков и выкриками разносчиков. Из переулка они попадают на широкую, запруженную толпой улицу — это главная дорога к балаганам. На перекрестке дедушка останавливается:
— Видите? Не мудрено и потерять друг друга. А посему, если желаете, готов предоставить вам полную волю. Только уговор: как начнет смеркаться, давай сюда, к этому перекрестку. Идет?
— Ага! — радостно отзывается Федя. И как это дедушка хорошо придумал: не нужно будет постоянно оглядываться назад и ждать!
По-иному относится к дедушкиным словам Миша. Растерянно глядя на море голов впереди, он некоторое время топчется на месте, затем придвигается поближе к дедушке и говорит:
— Я с вами буду.
— Ладно, — коротко отвечает дедушка, беря его за руку и невольно устремляясь взглядом за ринувшимся в самую гущину Федей. «Ишь ты, — думает он с уважением, — а ведь младший…»
Новинские праздничные балаганы! Можно ли представить себе другое такое же захватывающее, такое же потрясающее зрелище!
Толпа — здесь и празднично одетые мастеровые, и мелкие чиновники, и торговцы, и купеческие приказчики, и пригородные крестьяне, и солдаты — вынесла его на широкую площадь, так густо усыпанную скорлупой каленых орехов, что каждый шаг сопровождается характерным хрустом. Он с удовольствием втянул приятный запах свежераспиленных досок, смешанный с запахом краски и приторно сладкой гари румянившихся на открытых жаровнях пышек. Вот и аляповатые ширмы с мелькающей над ними забавной фигурой Петрушки. Только что отзвучало музыкальное вступление, затихли раскаты от завершившего его удара медных тарелок, и поднявшийся над ширмами Петрушка весело раскланивается с публикой.
— Здорово, ребятишки, здорово, парнишки! Бонжур, славные девчушки, быстроглазые вострушки! Бонжур и вам, нарумяненные старушки, держите ушки на макушке!
— Здорово! — неслось из толпы.
— Бонжур! — крикнул Федя что есть мочи.
Едва началось представление, он застыл словно зачарованный, даром что был давно знаком с превратностями судьбы Петрушки — из года в год они оставались неизменными. Даровитый импровизатор-рифмач уснащая речь Петрушки веселыми шутками, и тесно сгрудившаяся толпа, а с нею вместе и Федя, отвечала ему дружным смехом.
Боязнь прозевать что-то еще более интересное и важное заставила его выбраться из толпы. По дороге к балаганам он услышал крики: «Лобанов! Лобанов!» — и почти тотчас же характерные для русской пляски прищелкиванья. Вокруг небольшой площадки, отгороженной туго натянутой на сосновые колышки веревкой, стеной стоял народ. С большим трудом Феде удалось юркнуть под мышку огромному мастеровому. Потом чья-то дружеская рука довольно бесцеремонно ухватила его за шиворот и выволокла в первый ряд.
На середине площадки лихо отплясывал русскую мужчина в красном кафтане, с длинною накладной бородой и черными кудрями. В первые мгновения Федя не нашел в этой пляске ничего особенного, но уже через минуту был захвачен удивительной, непередаваемой грацией движений танцующего. Кажется, все просто, обыкновенно — поведет плечом, взглянет, тряхнет блестящими кудрями, — но в то же время все полно очарования, упоения, мысли, чувства…
После Лобанова плясали цыгане в красных поддевках и высоких мягких сапогах. На цыганках были широкие пестрые юбки и разноцветные связки монист. Они тоже очень интересно прищелкивали языком, но Федя не мог больше задерживаться — его ждал цирк, карусели, панорама. Ничего нельзя пропустить, а времени в обрез.
Проталкиваясь к цирку, он усиленно работал локтями и нечаянно толкнул в спину невысокого человека в потертой шинели. Тот резко обернулся, и Федя увидел давно не бритое лицо с потрескавшимися губами. Резкие волевые складки на лбу придавали этому лицу выражение угрюмой сосредоточенности и готовности немедленно рассчитаться с обидчиком. Федя в страхе отпрянул, но тот схватил его за руку.