– Никогда не замечала! Я не буду это делать. Хочешь, я уйду, только звонить не буду, – говорили во мне обида и злость.
Умом же я понимала, что поступать так с матерью нельзя, какими бы плохими ни были наши отношения.
– Правильно. Зачем? Твоя мама уже знает, где ты.
Я с яростью посмотрела на Шона, который, оказывается, какое-то время стоял в дверях и слушал наш разговор.
– Я только что позвонил ей. – На его губах играла нахальная улыбка.
– Ты… что? – Я вскочила с кровати и подошла к нему вплотную.
Я терпеть не могла, когда кто-то вмешивался в мою личную жизнь, и была ужасно зла на Шона, тем более что он сделал это не для того, чтобы помочь, ему было просто интересно посмотреть на мою реакцию.
– А твои родители знают о том, с кем ты ошиваешься по ночам? – ехидно спросила я, стреляя глазами.
Он дернул бровями и равнодушно ответил:
– Конечно. Они не против.
– Не ври, – прозвучал сзади звучный голос Евы. – Папа даже запирал его на ночь в гардеробной, поставив там раскладушку, потому что в других комнатах есть окна, через любое из которых он может вылезти на улицу!
– И именно в этот момент, сестренка, я понял, что у меня клаустрофобия.
В моих мыслях уже возникла эта картина: Уайт истерично колотит дверь кулаками, а у любящих родителей не остается иного выбора, кроме как выпустить его из замкнутого пространства, хоть они и понимают, что это, скорее всего, притворство.
Мне становится жаль Лессу и Рея: каким бы сильным характером ни обладал отец, он не может справиться со своим непутевым сыном.
– Дурачок, – вздохнула Ева.
С ним никто не может справиться: ни родители, ни учителя, ни полицейский участок.
Я все еще была зла на него за звонок, но в то же время благодарна за то, что он спас меня от хулиганов, которых, к слову, возглавляет, и привел сюда. Зачем? Не имею понятия. Но я действительно не ожидала такого… может, в этом заключался весь смысл?
В тот вечер Ева заставила меня пообещать, что если я снова сбегу из дома, то прямиком к ней.
– Может, ты уже расскажешь ей обо всем? – спросил Макс.
– А зачем? Ей нет до этого никакого дела.
Макс познакомил меня со своими родителями в день соревнований по футболу. Они оказались очень хорошими людьми и еще до того, как узнали, что я встречаюсь с их сыном, восхищались танцевальными способностями «девушки из группы поддержки, которая стоит в середине первого ряда чирлидерш».
Мою маму Макс ни разу не видел, а она, в свою очередь, даже не догадывается о том, что у меня есть парень.
– Она ведь хочет наладить с тобой отношения.
Я пожимаю плечами.
– Раньше нужно было думать об этом. И вообще, я не верю в ее искренность.
Макс пытается отвлечь меня; я вижу – его пугает моя отстраненность. Но навязчивые мысли лезут в голову, и я не могу от них избавиться… Я всего лишь подыгрываю ему: делаю вид, что все в порядке и мы можем говорить о таких обыденных вещах. Но это всего лишь самообман. Мы оба понимаем это.
В квартире Макса я была уже не раз: темные и пастельные оттенки, фирменная мебель из красного дерева, запах свежести и мускуса… В царящей здесь атмосфере уюта и тепла мне намного комфортнее, чем в своем собственном доме, где холод и равнодушие почти осязаемы.
– Лазанья? – спрашивает Макс.
Обычно такими вечерами мы готовим вместе: блюда из макарон, бутерброды с арахисовым маслом, мясо под овощами. Но сейчас… я не могу представить свой будничный день без Нее. Я буду жить, зная, что не смогу поговорить с Ней перед сном, как это было на протяжении десяти лет, покататься на роликах в парке, посмеяться над понятными лишь нам шутками или просто увидеть ее!
Я больно кусаю губу, чтобы остановить подступающие к глазам слезы.
Макс взял меня за руку, затем притянул к себе, и, уткнувшись щекой в его сильную грудь, я уже не могла сдерживать эмоции.
– Я могла это предотвратить! – тяжело дыша, произношу я. – Я могла!.. И в тот день… я должна была быть рядом. Я должна была знать…
– Нет, если только ты не ясновидящая, – отвечает Макс. – Не глупи, Элиз!
Я выбираюсь из его объятий, пристально смотрю в глаза.
Он пытается успокоить меня, как всегда успокаивают родственников погибших, но я не хочу этого. Я не ищу оправданий.
– В то время, как она умирала, я смеялась и пила мартини на другом конце города. Ты понимаешь это?! – Мой голос срывается на крик. – Я ненавижу себя, ненавижу!
Отчаяние и злость завладевают моим сознанием, я не могу остановиться: кричу сквозь слезы, хотя никогда до этого я не позволяла себе плакать… Выплескиваю все эмоции, накопившиеся внутри.
– Лиз! Элизабет! – Макс кладет ладони на мои плечи и пристально смотрит мне в глаза, прерывая поток бездумно слетающих с губ слов. – Я не понимаю, о чем ты. Что было в тот день?