«Начальнику красных войск в Бурдалыке. Мы, аксакалы народа в Коркинском бекстве на север до Бурдалыка, на юг и восток до Нерезима и Термеза, взялись за оружие, когда пала власть его светлости эмира, повелителя правоверных и защитника слабых. Но мы желали бы жить в мире с новой властью, если на наших землях останутся в силе законы шариата, обычаи предков. Согласны пропустить красные войска в Керки, оставить Керкичи, уйти прочь от железной дороги. Однако мы хотим получить гарантии, что никто не подвергнется преследованиям, нам сохранят имущество и скот. Если вы согласны, мы предлагаем послезавтра начать переговоры в ауле Ходжамбас, в крепости, куда просим направить своих представителей из числа начальников, с конвоем. Обещаем полную неприкосновенность. Собственные печати приложили сердары и аксакалы: Баба-мерген, Молла-Алтыкули, Яраш-токсаба».
— Спасибо, Юсуф, можешь быть свободен, — отпустил я бойца, и он, откозыряв, вышел. — Прекрасно, — заявил я парламентерам. Обменялся взглядом с Иванихиным, и он неприметно кивнул мне в знак согласия. — Предложение сердаров и старейшин мы обсудим, сегодня дадим ответ. А пока прошу отдохнуть, закусить.
Оба парламентера молча склонили головы. Я поручил Ишбаю заняться с ними, а мы с Иванихиным, сев на коней, отправились к реке.
… Совещание командиров и комиссаров состоялось после полудня. Чем дольше мы с Серафимом обсуждали «мирные предложения» противника, тем яснее становилось нам обоим: скорее всего это обман, ловушка. Что-то замышляют коварные баи с муллами и бухарскими сановниками, не такие это люди, чтобы добром сложить оружие. И как мы можем обещать им неприкосновенность в дальнейшем, сохранение их власти над народом в обширных районах, до самого Термеза?
Однако переговоры, думалось нам, можно начать, соблюдая крайнюю осторожность, — это поможет выиграть время до прибытия новых подкреплений по реке и железной дороге, а также выведать силы врага, его намерения. В этом смысле высказались на совещании я и Иванихин. Но начальник нашего гарнизона — комбат 8-го полка Александров Иван Петрович и с ним большинство командиров и политработников не разделили нашей точки зрения и склонялись к тому, чтобы немедленно начать переговоры на основе условий, изложенных, в письме.
К сожалению — к великому сожалению! — эти люди плохо знали местные условия. Александров, кроме того, ссылался на инструкцию штаба Туркфронта: решать военные конфликты мирным путем, где только возможно, идя на временные соглашения в вопросах будущего политического устройства наиболее отсталых районов Бухары. Наши горячие уверения ни к чему не привели. С горечью убедился я в тот день: временами даже самым опытным, образованным людям не достает прозорливости, способности проникать в самую суть фактов, особенно если условия незнакомые…
Товарищ Александров, выслушав нас, выразил свое убеждение: переговоры нужно начать и вести дело к заключению по меньшей мере перемирия. И в конце предложил собравшимся голосовать. Все проголосовали «за», только мы с Иванихиным воздержались. Тяжела было у меня на сердце, крепло недоброе предчувствие.
Во главе мирной делегации решил отправиться сам комбат Александров, его ближайшим помощником стал Рахметулла Газизов, комиссар отряда Фарабских добровольцев. В состав делегации вошли еще два полномочных члена, из числа ротных командиров. Секретарем и переводчиком взяли нашего Юсуфа Саиди, знающего и местные языки, и русский. Конвой — десять бойцов с «максимом»; в состав конвоя включили еще одного из наших, самаркандца Илью Морозова, который долга работал на хлопковых заводах в Бухаре, хорошо понимал и по-узбекски, и по-таджикски.
Утром следующего дня делегация отправилась в Ходжамбас вместе с обоими парламентерами.
О том, что произошло дальше, мы узнали только впоследствии, да и то не полностью. Верными оказались мои недобрые предчувствия, так быстро и трагично они сбылись, что мне и в голову не могло прийти, да и никому другому…
… Крепость в большом ауле Ходжамбас превосходна сохранилась еще с давних времен, в ней устроил себе резиденцию местный эмлекдар — сборщик податей. Зин-дан помещался тут же, в дальнем углу крепостного двора, около башни. Стены крепости высокие, лишь слегка оплывшие, почти все зубцы и башни остались в сохранности. А возле дороги, ведущей внутрь крепости через главные ворота, — большая, из обожженого кирпича, мечеть, вокруг нее прочная ограда, и вдоль ограды рядами кельи — худжры. Это — для приезжих студентов небольшой медресе, располагавшейся немного поодаль. Каждая комната нанимается за хорошие деньги. Впрочем, в то время худжры пустовали; студенты медресе — талибы, как их тут называли, или по своим аулам разбрелись, или, по совету своих наставников, взяли оружие из рук Баба-мергена и других главарей.