— Товарищ командир! — кто-то окликнул Нобата.
Он оглянулся. Вместе с вестовым Ишбаем стоял боец-узбек по имени Бегимкул, из пополнения, влитого в эскадрон уже здесь, в Ферганской долине.
— Товарищ командир, разрешите? — боец взял под козырек. Глаза воспаленные после ночи без сна в дозоре, на скуле царапина, рукав гимнастерки в крови…
— Комиссар послал, товарищ командир, — пояснил Ишбай, кивком головы указав на Бегимкула. — Знает местность…
Бегимкул сказал, что здешние места знает с детства. Отец был охотником, а жили они неподалеку отсюда, ближе к выходу из ущелья и, если нужно провести — проведет, хоть ночью, хоть с завязанными глазами…
Нобат подробно расспросил Бегимкула о тропах, ведущих из Шахимардана в горы. Оба, передавая друг другу бинокль, долго изучали склоны гор. На юго-западе, пояснил боец, есть тропа, но которой можно незаметно пробраться и ударить в тыл. Кроме того, он знал и обратную дорогу в долину.
К полудню басмачи, должно быть, отдохнув и подкрепившись, полезли на штурм с юга и запада, стремясь прорваться к садам и домам на околице. Красноармейцы согласно приказу отходили в глубь гор, заманивая врага поближе, потом с шашками стремительно нападали из засад, стреляли редко — берегли боеприпасы.
…И вот сгустились сумерки. Ни огонька, ни звука в осажденном Шахимардане. Присмирел и враг. Видно, надеется взять, на измор проклятых богоотступников-кагтыров… А в это время по улицам кишлака и на околицах, где были заставы, бесшумно передвигались тени. Всем известна боевая задача: осажденным держаться до следующей ночи, когда Гельдыев поведет свою сотню на врага с тыла. Сигнал к бою — две ракеты, красная и зеленая.
— Пора! — Нобат поднес к глазам руку с часами.
Разом ударили все четыре пулемета, их стрекот перекрыли разрывы гранат. Ошарашить противника, сбить с толку!.. Бой уже удаляется в сторону от места, куда скрытно выходят на тропу бойцы группы прорыва; впереди все тихо, лишь стоны раненых басмачей. Колонну возглавляет Нобат, рядом с ним Бегимкул, следом, цепочкой, бойцы с карабинами и «кольтами» в голове и хвосте колонны, замыкающий — Ишбай.
Два-три поворота узкого, глубокого ущелья — и уже не слышно выстрелов, шума битвы в оставленном кишлаке. Бегимкул держится молодцом и ориентируется в темноте прекрасно. Тьма, туман, — а он уверенно идет вперед и ведет за собой остальных, предупреждая о каждом изгибе ущелья, о каждом завале на пути…
Вылазка удалась блестяще. Басмачи не отважились ночью преследовать отряд в горах, — на случай, если бы ринулись вслед, решено было оставить заслон из нескольких бойцов с пулеметом и гранатами. Ударная группа во главе с Гельдыевым углублялась в горы, к месту передышки, откуда следовало начать обходное движение назад к Шахимардану.
Привал устроили у горного ключа на заре. Тонкая струйка холодной, чистой воды едва сочилась по скользким, отполированным камням. Туман рассеялся, над головами бледно-голубое небо, дальние вершины гор золотятся под первыми лучами солнца.
— Товарищ командир! — окликнул кто-то. Нобат, присев на камни у воды, на какое-то мгновение погрузился в тяжелую дрему. Сказалось перенапряжение минувших дней. Голос разом оживил его. Подняв голову, увидел перед собой одного из бойцов, посланного в разведку.
— Товарищ командир, барсы… Двое. Горного козла, видно, только что задрали! — глаза бойца горели охотничьим азартом.
Нобат, помедлив еще секунду, рывком поднялся на ноги. Бойцы, кто сидя, кто полулежа, отдыхали, иные подкреплялись — грызли чурек с холодной жареною бараниной, кое-кто пригоршнями черпал ключевую воду. Разговоров не слыхать. Таков приказ: соблюдать тишину, не выдавать себя. Да, не мешало бы сейчас свежего мяса. Зажарить на костре, заготовить впрок…
— Бегимкул! — негромко окликнул Нобат. Боец разом вскочил на ноги, шагнул к командиру. Тот жестом приказал: за мной. Втроем двинулись вверх по ущелью. Нобат вытянул из кобуры маузер, отпустил предохранитель, оба красноармейца сделали то же.
— Вон, поглядите… — боец из охранения остановился, пригнулся.
Да, зрелище изумительное! Два барса — громадные пятнистые кошки, задними лапами упираясь в землю, передними терзали тушу горного козла. Пришлось спрятаться, ибо хищники могли оставить свою добычу и броситься на людей. И они стояли молча, с оружием наготове. Вдруг один из барсов оглянулся, видимо, почуяв людей совсем близко… Гибкий, сильный хвост со всего маху хлестнул по земле… Зверь издал приглушенный хриплый рев. Видимо, это было сигналом. Оба барса в мгновение ока отпрянули от туши. Прыжок, другой — и вот они уже карабкаются по склону, среди кустов, почти невидимые среди камней в пятнах лишайника.
— Удрали! — не сдержав восхищения, воскликнул боец. А Бегимкул, бывалый охотник, сперва проследил, куда скрылись оба хищника, убедился, что опасности с их стороны нет. Затем подошел к туше козла, тронул голову прикладом. Верно, животное убито недавно, мясо годится в пищу человеку.
— Добрая примета, товарищ командир, — вполголоса проговорил он, когда подошли его товарищи. — Убежали звери, значит, нас удача ждет… От отца слыхал я это не раз.
— Пускай же оправдается эта добрая примета! — Нобат, ощутив радость, похлопал бойца по плечу. Хорошо: и мясо раздобыли без выстрела, и, главное, этот нежданный эпизод, без сомнения, поднимет дух бойцов.
С привала Бегимкул вывел троих на горную тропу, по которой можно незаметно спуститься в долину. Набат с ними послал донесение командующему группой в Вуадиль, в котором сообщал, что сутки спустя следует ждать новых вестей уже из Шахи-мардана. А пока срочно нужны боеприпасы.
И вот две ракеты разом взметнулись над притихшими во тьме горами. Ответная ракета из кишлака… А за ней — шквал огня, от которого затрепетали даже горы. Удар с тыла, со стороны долины, оказался для врага полнейшей неожиданностью. Бойцы группы Нобата после первого залпа кинулись на басмачей с шашками, пошел рукопашный бой. Басмачи окончательно растерялись, лишившись руководства, действовали беспорядочно. Бойцы Иванихина со стороны кишлака отвлекли на себя басмачей с других участков, застава на дороге была сметена в первые же минуты боя. Обе группы красных бойцов соединились. Теперь — не давать врагу опомниться, сбить с позиций по всей линии осады! Грохот ожесточенного боя переполнял ущелье, тяжелым эхом раскатывался окрест.
— Стой, кто идет!
— Свои. Комиссар…
— Серафим?!
— Ты, Коля? Ур-ра! Ребята, это наши! Командир…
На кривой улочке, ведущей круто вверх, к скале, на которой возле мавзолея халифа-праведника Али разместился командный пункт эскадрона, встретились командир и комиссар, каждый со своим вестовым.
— Жив, дружище! Ну… молодец! — Иванихин, крепко обняв друга, изо всей силы хлопал его по спине.
— А ты думал? — отшучивался Нобат, награждая комиссара не менее увесистыми шлепками. — Какие потери? Боеприпасов хватает?
— Двое умерли… — Серафим отпустил Нобата. — Патронами разжились, басмачей малость обидели. Ребятам удалось стянуть у них пару ящиков с патронами. Черт, английские оказались! Хорошо, что у нас поднабралось несколько их одиннадцатизарядок…
Вместе со своими Нобат двигался в сторону базара, расположенного на берегу горного потока. Чуть выше горела какая-то лачуга, при тусклом красноватом свете пожара было видно, как басмачи удирают вверх по склону. Однако на пути — чайхана, устроенная, как принято, над самою водой. Из окон, с дощатого помоста раздавались частые беспорядочные выстрелы. Видимо, окружены, но решили не сдаваться…
— Обходить! — Нобат передал команду по цепи. — Не задерживаться! Вперед!
Пленных брали поодиночке в садах, на улочках. Сопротивление басмачей было всюду сломлено через какой-нибудь час после начала боя. На земле валялись брошенные винтовки — русские, английские, пустые кожаные патронташи. Дотлевали пожары в разных концах Шахимардана. Вестовые, посланные с приказом командира по цепи, возвращались с донесениями на командный пункт. Одно донесение оказалось неутешительным: басмачи, окруженные в чайхане, продолжают отстреливаться.