Времена тогда наступили смутные, власти в Халаче, да и по всему Лебабу, не осталось никакой. Подговорил Азиз трех своих братьев. На рабочих лошаденках, с одними только ножами, темной ночью ограбили они караван торговцев неподалеку от Чох-Петте. Сукно, смушки, сахарные головы — все, что забрали. — отвезли в Керки на базар. Выменяли тайком на винтовки, патроны, двух добрых коней. Младшего братишку взяли к себе коноводом. Еще трое халачских бедняков к ним прибилось, на конях, у кого ружье охотничье, у кого наган. Вот уже целая группа! Азиз-Махсум, признанный вожак, сразу же повел их прямо в Халач. Днем из тугаев высматривали, что делается в ауле. Ночью пожаловали к Аллаберен-баю. Тот даже пикнуть не успел — скрутили, тряпку запихали в рот… А наутро связанного положили против ворот его же собственного дома и возле рта, на земле, рассыпали измельченную солому: ешь! Позор, поношенье на весь век, до смертного часа, и на потомков черное пятно!.. Вступиться за бая оказалось некому, так и лежал он с рассвета до самого заката. Лежал бы и сутки, да сжалились над ним старейшины аула. Четверо самых почтенных отправились к Азизу, который с братьями и сподвижниками угощался во дворе своего дома. Попросили, ради уважения к их сединам, отпустить Аллаберена. Азиз поставил условие, чтоб коня бай вернул. Старики к Аллаберену, а тот даже языком не ворочает от страха и пережитых мучений. Ничего толком не может сказать. Снова посовещались старейшины, собрали денег — царских рублей, персидских кранов, бухарских монет — отнесли Азизу: вот тебе за коня, только, дескать, отпусти ты Аллаберена. Отпустил… После этого Аллаберен-бай, не в силах вынести позора, скрылся в Афганистан.
А сам Азиз недолго пробыл в Халаче. Новая власть, прослышав о его подвигах, послала из Керки отряд. Но двое азизовских молодцов выследили гостей еще на подходе к аулу, засаду устроили, да и пальнули из-за укрытия разом из двух стволов. Бойцы отряда, потеряв одного убитым, завернули вспять. После этого Азиз-Махсум счел за лучшее покинуть Халач, обосноваться подальше от населенных мест. Облюбовал для жительства колодцы Джейрели в Каракумах, к юго-западу от Керки. Сюда и увел своих джигитов, семью и тех родичей, которые поверили в счастливую звезду новоявленного предводителя калтаманов.
Не дремал и враг. Коварный Аллаберен-бай за рубежом собрал свою ватагу и решил отомстить оскорбителю. Выведал бай, где скрывается Азиз, однажды ночью со всеми своими сторонниками нагрянул на Джейрели. Сумели снять дозоры, ворвались на стан — пришлось Азиз-Махсуму спасаться бегством. А семью увезти не успел. Жену Гюлистан с ребятишками схватили молодцы Аллаберена. Живо махнули обратно через границу, на афганскую землю.
Вернулся Азиз на стан у Джейрели, а тут разорено все дотла. И тишина, будто на кладбище…
Мало-помалу собрались к своему главарю разбежавшиеся джигиты. Решили: покарать Аллаберена.
Такого скорого возмездия бай не ожидал. И попался в когти недругов спящим, даже охнуть не успел. Связали по рукам и ногам, на коня положили, пропустив ремень под конским брюхом, — и восвояси. Даже без выстрела. На рассвете достигли колодцев Джейрели. Заложником оставили бая и через верных людей пустили слух: освободим, дескать, когда вернете семейство предводителя. Родственники Аллаберена — делать нечего — привезли жену и детишек Азиз-Махсума в условленное место. Но Азиз отпустил бая не раньше, чем взял с него слово больше никогда никаких козней не строить против «волка Каракумов» и его молодцов. Иначе — пуля в спину где-нибудь в глухом месте…
Раза два Керкинский ревком отправлял отряды против Азиза. Однажды дело кончилось перестрелкой, после чего Молла-Джума Сурхи, возглавлявший поход, счел за лучшее повернуть обратно в Керки. В другой раз удальцы Азиз-Махсума отправились в засаду — караван поджидали из-за рубежа, сам вожак был на стане с малым числом людей. Отряд подошел неожиданно, и пришлось Азизу бежать в глубь пустыни. Тоже постреляли с обеих сторон, однако жертв не было.
Удалось ему завязать сношения с Салыром, оба вожака разделили «сферы влияния», обязавшись ничего не предпринимать друг против друга. Дайхане по обоим берегам Джейхуна хорошо знали того и другого: беднякам они вреда не чинят. Но, — наверное, Аллаберен-бай со своими родичами тому способствовал, — Азиз-Махсума повсюду считали более необузданным и жестоким, нежели таких же, как он, степных калтаманов — стихийных бунтарей. «Погоди, придет Азиз-Махсум!» — так пугали в аулах малых ребятишек.
Между тем в аулах на юге Лебаба и в самом Керки постепенно менялась обстановка. Крепли местные ячейки Коммунистической партии, в Керки прибывали из столицы республики и оставались на месте новые работники — опытные, закаленные партийцы. В аулах возникали ячейки комсомола, батрачкомы. Было принято решение создать в округе, по примеру Советского Туркестана, организации союза «Кошчи» — объединения сельских тружеников. Активней становилась аульная беднота, все больше людей сплачивалось вокруг ревкомов.
И наконец, под давлением массы трудовых дайхан, которые начали понимать, что они — настоящие хозяева положения, в округе сменилась власть. Почтенного Моман-сопы сняли с должности председателя ревкома. Временно, до проведения выборов в Советы, на его место назначили Акмета Хаджи, в прошлом заместителя Момана, из керкинских кустарей, вступившего в партию в дни обороны Керки. Сам ревком стал именоваться исполкомом окружного Совета, хотя Совет пока еще не был избран. Вслед за предревкома оставил свой пост Молла-Джума Сурхи, начальник отрядов самообороны. Место его занял Розыкул Анна-оглы — чаще его звали попросту Розы-Анна, тоже керкинец, уже в детстве хлебнувший горя.
Грамотный человек, совсем еще молодой, года двадцать четыре было ему в то время. Невысокий, но крепкий, круглолицый, и нрава веселого — всегда-то улыбается, со всяким разговаривает охотно и попросту. Еще ребенком остался Розыкул сиротой, сперва приютил его, на правах сородича, Джумакулчи-караулбеги из рода Лакыров, потом передал Ходжамураду из того же рода. У того и другого ходил Розыкул подпаском до тех пор, пока усы не начали пробиваться. И всего ломоть сухой лепешки получал за свой тяжкий труд от зари до зари. А когда в возраст вошел, наскучила ему безрадостная жизнь, он бежал от «щедрого» сородича. В Керки прибился к лодочнику на переправе из Керкичи. Лодочник этот промышлял также извозом, новому работнику поручил править арбою, на которой пассажиров доставляли от паромной переправы в город. Многое эта работа дала. Всяких людей приходилось ему возить, среди них были и русские солдаты из крепости. Сам Розыкул вскоре по-русски немного выучился. Жизнь города Керки также узнал хорошо. Еще до революции в России Розыкул уже понимал: богатые и бедные — враги извечные, и близится время, когда власти богачей наступит конец, тут и белый царь не поможет.
Завелись у него друзья в русской крепости, и в крепости керкинского бека знал он кое-кого. После революции сразу нашел свое место в рядах сторонников новой жизни. Во время обороны вступил в отряд красноармейцев из Новой Бухары, вместе с ними и уехал, позже принял участие в штурме эмирской столицы. Почти год провел в чужих краях, затем вернулся в Керки, служил в отряде у Молла-Джума Сурхи. В партию вступил уже в двадцать первом году. Его-то и решили сделать окружным начальником отрядов самообороны.
Розыкул Аннаев начал с того, что решил сам побывать в каждом из крупных аулов округа. Первым наметил Бешир. Приехал он сюда на целых две недели. Быстро сошелся с Бекмура-дом, Джумакулчи, вожаком комсомольцев Аллаком. Командир отряда самообороны Аллакули тогда еще оставался на прежнем посту. Опасаясь за свою шкуру, выдал новому начальству всех своих скрытых сообщников по «карательным экспедициям» в Кизылкумы. Так Розы-Анна выявил почти всех, кто держал руку Абдурахмана-караулбеги, с Мамедшой-мирахуром водит дружбу. И насчет ревкома беширского получил полное представление. Отряд проверил всех тех, кто на руку оказался нечист — Абдуллу Джапара, Джума-Кёра, — выгнал с позором. Дайхане, узнав про это, вздохнули с облегчением.