— Не печалься. Будешь учиться обязательно. Тебе и нельзя без этого. Муж — партийный работник, и жене отставать не годится.
— Ох, оставь! — Донди с улыбкой махнула рукой. — Грамоте бы только выучиться. Помню ведь, как с письмом-то твоим ходила по всему аулу… Лишь бы жива да здорова была матушка Бибигюль. Мы уж с ней говорили про это. Будешь, говорит, невестушка, учиться, только бы мне, дескать, бог силы дал. Вот она какая, наша матушка Бибигюль, оттого я и говорю: другой такой нигде нету!
Снова со двора послышались голоса. Видно, теперь и Нобату пришла пора принять участие в подготовке к празднеству. Он допил чай в пиале, поднялся. Захотелось еще раз взглянуть на ребятишек. Осторожно, на цыпочках, подошел к люльке, откинул полог. Спят по-прежнему, губами тихонько чмокают во сне. Даже не догадываются, кто склонился над ними…
«Время теперь будет поспокойнее, вырастут, пожалуй, — размышлял, направляясь к дверям, Нобат. — От болезней бы только уберечь. Год за годом, глядишь — и восемнадцать обоим, полноправные граждане, согласно закону… Погоди, в каком же это будет году? Да, в тысяча девятьсот сорок первом! Сами-то доживем ли? А жизнь какая наступит! Такая… Нет, даже и представить невозможно!..»
Борьба без правил
В некоторых областях республики прошла земельно-водная реформа — наделы земли и воды, принадлежавшие эмирам, бекам и другим чиновникам, а также высшему духовенству, были экспроприированы и разделены между дайханами. Однако согласно закону, основанному на традициях и реальной классовой обстановке в народном — до-социалистического, переходного характера — государстве, земля оставалась частной собственностью владельцев, надел дайханина по-прежнему именовался «мюльк», только уже не обремененный, как при эмирском режиме, непосильными для земледельца налогами. Землю можно было продавать, покупать. И когда наступили времена поспокойнее, люди состоятельные принялись скупать землю у бедняков, и тем оставалось лишь наниматься батраками к богатым владельцам.
Государство, защищающее интересы тружеников, всячески стремилось помочь дайханам сохранить землю, обрабатываемую собственным трудом семьи. Одной из мер, направленных на это, было создание кредитного учреждения, получившего название ширкет, то есть сообщество, товарищество. Отделение ширкета, объединяющее местные группы членов-пайщиков, но-степенно возникли в каждом сколько-нибудь крупном ауле. Обычно в доме председателя отделения — человека авторитетного, сведущего в делах — хранились присылаемые из окружного или районного центра семена, сельскохозяйственные орудия, потребные дайханам промышленные товары, у него же сберегались деньги. Как денежные суммы, так и материальные ценности предоставлялись нуждающимся в виде ссуды на тот или иной обусловленный срок, с выплатой по частям. Промтовары продавались по сходным ценам. Еще ширкет проводил на местах оптовые закупки продуктов дайханского труда — у земледельцев покупал хлопок, зерно, фрукты, у скотоводов шерсть и мясо, а также особо ценимые всюду каракулевые шкурки. Такой порядок был для людей и удобен, и прибылен, государство тоже оставалось в выигрыше.
Ширкет помогал дайханам, временно впавшим в нужду, с помощью ссуды поправить свои дела, избежать необходимости продавать землю баю, — а он-то как раз этого обычно и ждал. Значит, ширкет действовал в разрез интересам богачей, они и старались всячески, хотя и не в открытую, вредить ему.
У дайхан же ширкет воспитывал чувство сплоченности, его деятельность показывала им, чего можно добиться, если действовать сообща.
Правда, осознали пользу ширкета далеко, не сразу и не все дайхане. Многим очень мешала извечная предубежденность против любых форм кредита. Ведь в былые времена кредит так или иначе всегда означал закабаление для того, кто из нужды прибегал к нему. Баи, муллы очень ловко использовали такую предубежденность, всячески отпугивая дайхан от ширкета устрашающими слухами. Со временем, когда такой способ перестал действовать, находили другие, не брезгуя ничем.
Прежде всего они всюду пытались просунуть в ширкет, на роль председателя отделения, секретаря, кладовщика или кассира «своих» людишек. Местами это удавалось, тогда отделение ширкета быстро и неизменно превращалось в источник дохода для рьяных дельцов, которые получали ссуды под видом нуждающихся, брали по низкой цене товары, затем перепродавали их втридорога. Другой способ — переманить работников на свою сторону, подкупить, улестить, да к тому же запутать в какую-либо махинацию, чтобы затем держать в руках, шантажировать угрозой разоблачения. Таким путем баи тоже местами обращали ширкет в средство, служащее их интересам. А порой пускались на особо изощренные хитрости.
В Бешире председателем местного отделения ширкета стал, как мы знаем, Джумакулчи Баба, человек авторитетный с давних пор, первоначально избранный в родном ауле председателем батрачкома. Совсем не богатый, однако энергичный, он еще до революции немного занимался торговлей, повидал разные места за пределами Лебаба. Грамоты почти не знал, зато счи-тал превосходно в уме, числа запоминал прочно, вспомнить мог, когда потребуется. На посту председателя аульного ширкета подобный человек был весьма кстати.
Поначалу ширкет оперировал в Бешире лишь ограниченными суммами, небольшими партиями продуктов и инвентаря. Поэтому Джумакулчи управлялся с делами один у себя в усадьбе. Лишь месяца три спустя в отделении утвердили должность бухгалтера, он же управляющий делами, что-то вроде секретаря.
Джумакулчи со всем старанием, на какое только был способен, вел дела вверенного ему учреждения. Состоя председателем батрачкома, он, как требовали сверху, часто советовался с председателем аульного исполкома, с секретарем партийной ячейки. Однако вскоре выяснилось: Шихи-бай с Давуд-баем, тогдашние руководители исполкома, не желают себя утруждать вмешательством в дела ширкета, — должно быть оттого, что смекнули: не в их интересах он станет действовать. Что же касается Бекмурада, партийного секретаря, то у него хлопот всегда было множество, а тут в особенности: завершался передел земли и воды, начиналась подготовка к выборам в Советы, школу в ауле собирались открыть. А еще дело в том, что Бекмурад очень уважал Джумакулчи, доверял ему полностью и считал: тот превосходно справляется с работой сам, без всякого контроля со стороны.
Казалось, секретарь ячейки в этом полностью прав.
Уже не один беширец получил в ширкете, у Джумакулчи, денежную ссуду. Многие обзавелись железными плугами, разжились семенами к весне. Никаких злоупотреблений или хотя бы отступлений от правил в работе отделения не смог бы найти самый придирчивый ревизор.
В начале весны случились сильные холода. На колодцах в глубине песков кое-где померзли только что родившиеся ягнята. Потом сразу — эпизоотия, какая-то неведомая болезнь. Тоже пало много овец. Скотоводы приходили в Бешир, просили у ширкета ссуды. Средства ширкета почти полностью истощились.
В эти же дни в Бешир и другие поречные аулы доставили много товаров — фабричного ситцу, шелка, сукна, еще сахару, чаю. Был слух: вот-вот подвезут керосину, гвоздей… Между тем, до того, уже не одну неделю, никаких товаров не привозили.
Те из оборотистых людей, кто опытен в торговом деле, живо сообразили: раз долго не было товаров, да и снова может не быть, значит, сейчас они в цене. Можно как следует поднажиться, только не зевай!
Однажды вечером — уже чаю напились в доме Джумакулчи Бабаева, спать собрались, на засов ворота заложили, вдруг кто-то стучит, и, слышно, как фыркает конь. Хозяин поднялся, халат набросил, вышел к воротам.
— А-хов, Джумакулчи! — послышался с улицы слабый голос. — Отвори, будь милостив к бедняку!..
Джумакулчи отодвинул засов. Ему навстречу метнулась тень. Кланяется, руки жмет к груди. Непонятно, что за человек.
— Салам, уважаемый гость! — внятно проговорил хозяин. — Кто ты? С чем пожаловал? Входи, коли есть надобность.
— Знаешь ты меня, — подойдя и кланяясь, все тем же дрожащим голосом вымолвил незнакомец. — Я Мередкурбан, с Хайван-Хауза чарвадар.[15] Если бы не нужда, поверь, уважаемый, не решился бы тебя тревожить в неурочный час. Беда погнала меня, вот аллахом готов поклясться!