Таким жалким показался хозяину этот поздний пришелец, что он и не подумал усомниться. Взяв гостя под локоть, провел во двор. Потом вернулся, отвязал коня. Вместе с гостем отвели саврасого в стойло. А сами прошли в дом.
— Поверишь, дорогой Джумакулчи, — полчаса спустя, уже за чаем в теплой комнате, рассказывал слегка приободрившийся гость. — Как ветром пахнуло, да мороз с вечера… Овцы-то с ягнятами в десяти верстах от коша… Кто бы мог подумать! Ну, и враз — тридцать голов, где были, там и остались. А другие отощали вконец. Пока мы сумели призанять сена у родичей — тоже давай падать овцы одна за другой. Вот и остался я ни с чем. А в семье, сам знаешь, четверо малых детишек.
Он умолк, горестно потупился. Хозяин тоже молчал, но уже сообразил, к чему этот рассказ и за чем пожаловал поздний гость.
— Твои родичи — пайщики ширкета, — медленно проговорил Джумакулчи. — По уставу ты имеешь право на ссуду в случае стихийного бедствия и гибели скота.
— Верно говоришь, уважаемый! — Мередкурбан поднял голову, глаза у него забегали. — Так мне и наказали аксакалы рода, когда собрались на коше. Проси, говорят, помощи. Власть обязана дать. И денег, и еды какой…
— Хорошо, — подумав, кивнул хозяин. — Утром получишь. А сейчас пора на покой.
Он проводил гостя в комнату, где ему приготозили постель. А сам все думал. Подобные случаи уже бывали, помощь требовалась срочная, на формальности по выдаче ссуд времени старались не тратить. Людям верили на слово. Правда, сейчас мало средств и запасов осталось у ширкета. Но помочь обязаны этому бедняку-скотоводу, как и другим.
Наутро Мередкурбан, тощий и сутулый, скорый на руку, льстиво поблескивая глазами, увязывал хурджуны с мукой и зерном, потуже затягивая поясной платок, куда упрятал деньги. Прощаясь с хозяином, истово кланялся и призывал милость аллаха на самого Джумакулчи и весь его род.
А три дня спустя на беширском базаре пополз невнятный поначалу слушок. Дескать, бай Молла-Меред с сыном в лавке ширкета скупили весь сахар, ситец, керосин, в пески отвезли, продали чарвадарам. У них же, мол, наменяли шкурок смушковых на муку и пшеницу. Сами-то с деньгами, шкурками живо на коней и к Термезу. А там контрабанда. Бай с сынком еще раз обернулись, контрабандные товары тоже сумели распродать уже в Мукры. Вот ловкачи! А откуда у них деньги оказались для первой сделки? Да в ширкете же им выдал, в Бешире, Джумакулчи Баба. Еще и зерна и муки впридачу.
Как это баю с сыном в ширкете выдали деньги, ссуду? Ведь ширкет — для помощи беднякам. Так спрашивали люди у тех, кто передавал слухи. Тут и до спора не однажды доходило. Сразу отыскались такие, кто потихоньку нашептывал: выходит, и ему, Джумакулчи, выгода от байской махинации. Вот, дескать, как власть о бедняках заботится! В ширкете, когда просишь подмоги, отвечают, что денег нет, дают лишь малую сумму. А баям, погляди-ка! Ох, нечистые, темные дела…
Не сразу дознались Бекмурад Сары и члены ячейки коммунистов в Бешире, что баи сами же все это затеяли и сами подогревают недовольство в народе.
Джумакулчи Бабаева, в то время уже члена партии, вызвали в ячейку, предложили назвать имена тех, кто в ширкете получал ссуду в последние дни.
Оказалось — один только Мередкурбан из Хайван-Хауза.
— Так ведь он родственник баю Молла-Мереду! — сразу же вспомнил один из коммунистов.
— Не потому ли у бая оказались деньги?
И еще вспомнили, что бая Молла-Мереда совсем еще недавно богачи старались продвинуть в представители батрачкома.
В тот раз на ячейке поспорили, подумали, как быть, чтобы докопаться до истины, однако ничего не решили. Бекмурад составил обо всем этом деле бумагу в район.
Но ждать и тянуть было уже невозможно. В тот же вечер, едва Джумакулчи вернулся с заседания ячейки, к его дому собрались дайхане, человек двенадцать. Пришедшие сперва уважительно вызвали хозяина за ворота, а затем начали кричать, кем-то явно подученные. Верховодил тут, судя по всему, Шерип-Кер, в свое время известный своими плутовскими делами, который даже с калтаманами умел дружбу водить.
— Почему ширкет баям помогает наживаться?
— Объясни народу, Джумакулчи, как у бая оказались деньги?
— Нет, люди, пусть он честно признается, сколько сам заработал!
— А мы-то ему верим сколько лет!..
— Вот они, большевики!
Джумакулчи, нисколько не оробевший, ведь он-то знал, что невиновен, — а только до крайности огорченный, терпеливо урезонивал односельчан:
— Не нужно горячиться, уважаемые, предаваться пустословию. Моего злого умысла или корысти тут нет. Вы все знаете меня давно. А виноватые будут найдены и понесут кару. Я вам в этом ручаюсь от лица ячейки, всех членов партии в нашем ауле!
Слова его, наконец, подействовали — люди немного поуспокоились и разошлись, все-таки понурые, в ожидании ответов на свои прямые вопросы. А Джумакулчи, невзирая на поздний час, поспешил к Бекмураду.
Три дня спустя непреклонный Халик Хасан, с недавних пор начальник районной милиции в Ходжамбасе, с тремя бойцами доставил в районный центр насмерть перепуганного Мередкур-бана. Со страху он во всем покаялся.
Оказалось, баи в Хайван-Хаузе и в Бешире задумали, что называется, одним зарядом двух зайцев прихлопнуть.
Во-первых, они подговорили недалекого и ловкого, бедного, но жадного Мередкурбана: поезжай в ширкет к Джумакулчи, наври ему с три короба, прикинься несчастненьким, дескать, ягнята померзли, овцы пали… В самом деле, прошли холода, сколько погибло скотины. А свой скот Мередкурбану баи помогли припрятать, чтобы, если проверка — все правильно. Хотя проверки и не ожидалось: до сей поры в ширкет с просьбой о подмоге обращались только те, кто в ней подлинно нуждался, а Джумакулчи, сам будучи безукоризненно честным, подвоха не предполагал.
Этот план баям удался. Кроме того, ими было запятнано и доброе имя Джумалкулчи Бабаева.
На ячейке, собравшейся специально для того, чтобы осудить его промах, он даже не оправдывался.
— Знал я Мередкурбана и выдал ему ссуду, как всем выдавал, кого знал лично не один год. Но это вину с меня не снимает, товарищи… Столько лет на свете прожил, торговые дела вел, тяжбы разрешал. Всякого вроде бы повидал. Судите меня, люди, по всей строгости закона!
Ему объявили выговор. Но от мысли рекомендовать его, как было задумано раньше, на пост председателя Совета в Бешире, пришлось отказаться.
Джумакулчи сохранил свою должность руководителя местного ширкета. Но дело здесь отныне поставили по-новому. Каждая просьба о помощи тщательно проверялась советом активистов.
Мередкурбана сперва решили было отдать под суд. Но он так жалобно умолял пощадить его, доказывая, что по темноте своей попался на байскую удочку. На него махнули рукой.
Баю Молла-Мереду с сыном от кары удалось улизнуть. Совершив свои сделки, они сделались еще жаднее, чем были. Уже не захотели с контрабандистами делиться барышами — тайком отправились сами за рубеж. А как услыхали, что их разыскивают, так возвращаться не посмели.
Река и люди
Амударью не напрасно называют Джейхун, что значит Буйная, Неукротимая.
Лишь несколько месяцев в году, зимой и весной, несет она свои воды спокойно. А едва наберет силу в летний зной, растают снега на далеком Памире, где ее родина, — тут река набухает, вспенивается, полнится мутною водой, которая с удвоенной скоростью мчится вниз по руслу, едва сдерживаемая низкими берегами. Наконец и берега уже не в силах ей противостоять. Коричневые волны с пеной на гребнях ударяют со всего маху в кромку берега, подмывают снизу все дальше, глубже — и громадный кусок берега с кустами, деревьями, строениями обрушивается в воду. А она подхватывает добычу, с бешенством раскручивает, дробит на куски, уносит на стремнину, топит, поглощает без остатка.
Бешир — один из самых крупных аулов на правобережье Аму. И, пожалуй, самый красивый, приятный для глаза. Особенно хороши в нем купы густых высоких деревьев — карагачей, тополей. Сады тоже почти на каждом меллеке. Вода для орошения поступает по арыкам числом одиннадцать — по одному для каждого из родов, населяющих аул. Все одиннадцать арыков берут начало от общего магистрального канала с водоразбором, сам канал отходит от Амударьи выше аула, на берегу, что сплошь зарос кустарником.