Но вот когда в летние дни взбесится Джейхун, то первым делом кидается на сооружения оросительной системы — водоразбор с магистральным каналом. Все одиннадцать арыков оказываются поврежденными в своей головной части. Воду пропускать по ним нельзя. Аул — без воды. А река еще пуще бесится, пожирает землю метр за метром. Вот уж беда — горше не придумать!
Тогда-то дайхане, не разбирая, кто там какого рода, хватаются за топоры, лопаты, за кетмени, дружно выходят на помощь тем, кому угрожает опасность быть смытыми в реку вместе со всем добром. Живо разбирают мазанки, вынимают стропила, окна, двери, уводят скот, складывают имущество, все это переправляют подальше от берега, куда не достанет вода. Если время есть, то и деревья выкапывают с корнем, тоже переносят, чтобы затем посадить на новом месте.
Случается, работают с рассвета до темна. Прикидывают: завтра начнем переправлять еще вон тех, им опасность пока не грозит. А наутро приходят, глядь: и тех уже смыла за ночь беспощадная река! Не поспели!
Коварство грозной Аму заключается и в том, что она не только смывает берег прямым напором воды, но еще и подмывает его невидимыми глазу потоками. Так, что берег и даже земля в удалении от берега внезапно проседает на метр-полтора. Все, что тут построено, конечно, обращается в руины.
Как тут быть дайханам? Как уберечься от напасти?
— Это все за грехи наши! — громко возвещали муллы. — Прогневали творца недостойные рабы его! Жертвы нужно принести реке, жертвы, угодные аллаху.
На жертвы в былые времена люди не скупились. Бросали в реку и ягнят и козлят. Имамы, самые благочестивые, усердно читали молитвы часами напролет. Только ничего не помогало. «Слишком уж грехи наши велики!» — твердили святоши.
К тем бедствиям, что приносила река, разные люди относились по-разному.
В недавние годы все знали бедняка по имена Яз, но прозвищу Йылма, из рода Эсенменгли. Йылма — значит гладкий, скользкий, в руке не удержишь. Так прозвали этого человека, невидного собой, щуплого, редкобородого, за изворотливость. Был он к тому же на редкость беспечным. Жена, Гюльсадап, ему под стать. И было у них, не считая двоих ребятишек, земли клочок, а на нем лачуга и из живности всего лишь один серый ишак. Жила их семья возле самого берега Аму, правда, на месте возвышенном.
Год за годом река щадила убогое хозяйство этого Яз-Йылма. Но наконец так разъярилась, что по всему видно — берег подмоет, а не то выплеснет воду выше берега.
— Эй, отец! — говорит жена Язу. — Гляди, пора нам переселяться. Вон соседи уже пожитки складывают. Пока не поздно, продадим на дрова наши две урючины, лачугу разберем, скарб на ишака погрузим…
— Хай, жена! — только отмахнулся беспечный хозяин. — Да чего нам тревожиться? Ведь у соседей сколько всякого добра. Потеряешь — всю жизнь жалеть станешь. А у нас? Да подойди вода хоть ночью, хоть днем — чайник да миску в одеяло свернуть, тебя с ребятишками на ишака, и пошел себе куда глаза глядят! А лачугу я тебе такую же где хочешь слеплю, оглянуться не поспеешь!
Новая власть как могла помогала тем дайханам, которые в результате «шуток» Амударьи оставались без крова и средств к жизни. Таким людям отводили новые меллеки, помогали выкапывать оросительные арыки. Давали от ширкета, в кредит с рассрочкой, деньги на постройку жилья, ссужали семенами.
Но случалась беда и с теми строениями, которые, как считалось, состоят под покровительством самого аллаха. И если уж он оказывается не в силах оборонить да уберечь — откуда было ждать помощи?
Так, в той стороне Бешира, где селился род Эсенменгли, с давних пор стояла мечеть Ишабаши, говорили, со времен самого Исмаила Самани, одного из первых правителей Бухары.
В годы революции настоятелем мечети был Абдурахман Чора-гасы, он и собирал налоги на содержание храма.
Вокруг мечети разрослись высокие тополя, ветвистые ивы. Деревья стояли густо, иные уже состарились, листву давно потеряли — одни корявые стволы с дуплами, полными трухи. Летом в развесистых темно-зеленых ветвях гнездилось видимо-невидимо всевозможных птиц, больше всего пегих проворных скворцов. Зимой на деревьях и на уступах здания теснились сизые голуби.
Долго подбиралась река к прославленной древней мечети Ишабаши. Подобралась на второй год революции.
Только сам-то имам Абдурахман Чорагасы, как говорится, и в ус не дул. Дело еще в том, что был он заядлым потребителем наркотиков. А когда насосется хмельного соку маковых зерен, то и вовсе ни о чем не помышляет.
Вот однажды утром сидит он в тени своего дома возле мечети, чай попивает. Вдруг — говор, шум шагов. Подходят дайхане, человек семь, с кетменями и лопатами.
— Саламалейкум, имам-ага!
— Алейкум, уважаемые. С чем пожаловали?
— На хошар к вам.
— Что такое? — Абдурахман всполошился.
— Да ведь река второй день бушует. Вот-вот берега станет крошить. Уже смыло два меллека со всем добром… Давайте, имам-ага, пока не поздно, мечеть разберем, кирпичи сложим подальше от берега. Деревья тоже выкопаем. Не то беда неминучая!
— Как так?! — Имам от негодования даже на ноги вскочил. — Мечеть у самого аллаха под защитой! А без его волеизъявления ни одна былинка не шелохнется. Аминь, воистину так! — он возвел глаза к небу, на жирном щекастом лице изобразил благоговейное умиление перед силами неземными. — Нет, нет, о люди! Не позволено никому касаться священных стен сего храма! Вот увидите, завтра же безумная река отхлынет, угомонится!..
Дайхане постояли еще немного, потолковали, видят — имама не переубедить. А беда меж тем грозит их собственным жилищам. Туда они и поспешили.
Наутро глянули на то место, где высилась мечеть Ишабаши, окруженная вековыми деревьями, а там пусто. Желтые волны Аму пляшут возле свежего среза нового берега. Мечеть с деревьями будто языком чудища-дэва слизнуло за одну только ночь. Сам Абдурахман-имам каким-то чудом успел спастись, после чего ушел куда глаза глядят от стыда перед людьми, утратившими веру в святость и неприкосновенность мечети, которую сам аллах не смог уберечь.
В тот год разлив реки достиг невиданной силы. Волнами смыло много меллеков на землях, где селились люди родов Эсенменгли, Гюнеш, Чатрак. Оросительная сеть Бешира, дотоле имевшая в плане вид почти правильного овала, целиком была нарушена. Осевые арыки трех названных родов, а также родов Кабырды, Берашли полая вода особенно сильно повредила в головной части. В разгар лета, когда половодье сходит на нет, это грозило тем, что засеянные участки будет невозможно поливать.
В те дни только и было разговоров по всему аулу, что о воде, о бедствиях, которые причинила беспощадная Аму, о том, как напоить влагой посевы в засушливую пору.
Как говорится, от воды — радость, от нее же и погибель.
Но времена пришли новые. Какая ни случись беда, власть не допустит, чтобы слепые силы стихии угнетали, омрачали судьбу трудящихся дайхан.
Оросительная сеть аула Бешир в том виде, в каком унаследована от предков, была во многом несовершенной. Во-первых, голову магистрального канала там, где он соединяется с рекой, то и дело забивает илом. Нужно тратить много сил и времени на очистку. Далее. У головы русло канала приходится делать глубоким да широким, чтобы вода беспрепятственно проходила в глубь орошаемых земель. Из-за этого тем родам, чьи меллеки расположены ближе к голове канала, вода поступает более обильно, нежели тем, кто селится дальше от головы. А раз так — нескончаемые споры, взаимное недовольство, попреки, временами перерастающие в открытые столкновения. Тогда и за ножи хватаются, кровью землю могут обагрить…
Дайхане родов, что сидят ближе к голове магистрального канала, обычно снимали урожаи богаче, нежели те, кто на дальних арыках, меньше труда вынуждены были вкладывать в свою землю. Значит, и достаток бывал неодинаков. Для вражды — первый повод!
Все это стало очень тревожить людей, которых народ облек властью и ответственностью за дела края. Пришла пора навести порядок в распределении воды, заодно уберечь аулы от злодеяний Джейхуна-неистового.
Едва только выпадал час досуга, Нобат пешком направлялся к берегу Аму. Стоял, глядел, как убегают вдаль мутные торопливые волны, раздумывая всегда об одном. Могучая, щедрая река, тысячелетиями дает она жизнь обширной стране. И столько же времени терзает людей. Пора за нее приняться. Силы-то у народа теперь не прежние. «Что, не веришь? — Нобат обращался к реке, точно к живому собеседнику. — Погоди, недолго тебе еще буйствовать. Одолеем!»