— Я верю тебе, — быстро произнесла Эмма.
— И когда, наконец, ты соизволила прийти, то не нашла более важной темы для разговора, чем Маркус Бернстайн и какая-то выставка. Знаешь, что я тебе скажу? Ты неблагодарный ребенок. Типичный представитель нынешнего молодого поколения. Ты не заслуживаешь, чтобы у тебя был отец.
Она ответила:
— Но ведь раньше я была одна. Так продолжалось много лет. Когда я была в Швейцарии, Флоренции и Париже, ты не приезжал ко мне.
— Тогда я был тебе не нужен, — уверенно сказал Бен. — Кроме того, я знал, чем ты занимаешься, кто рядом с тобой. На этот раз, прочитав письмо Кристофера, я впервые почувствовал беспокойство. Может, потому, что Кристофер никогда не написал бы, если бы по-настоящему не волновался за тебя. Почему ты не сказала мне, что встретила его в Париже?
— Мне казалось, тебе это будет неприятно.
— Все зависит от того, каким он стал. Сильно ли он отличается от того мальчика, который жил с нами в Порт-Керрисе?
— Чисто внешне он мало изменился… Высокий… взрослый мужчина. Бесхитростный, тщеславный, чуточку эгоцентричный. Но бесконечно обаятельный. — Говоря с Беном о Кристофере, она чувствовала, что у нее с сердца спадает какая-то тяжесть. Девушка улыбнулась и сказала: — Я обожаю его.
Бен, услышав это признание, тоже улыбнулся:
— Ты напоминаешь мне Мелиссу, когда она говорит о Бене Литтоне. Похоже, что между молодым Кристофером и мной все же много общего. Но по иронии судьбы, мы потратили столько времени, враждуя друг с другом. Очевидно, мне стоит снова познакомиться с ним. Возможно, на этот раз мы поладим.
— Да, по-моему, так и должно быть.
— Через неделю-другую ко мне присоединится Мелисса. И мы поедем в Порт-Керрис.
— Вы будете жить в коттедже? — не веря своим ушам, спросила Эмма.
— Мелисса? В коттедже? Ты шутишь! Она уже заказала номер в гостинице «Кастл». Мне предстоит жизнь птички в золотой клетке. Быть может, с годами придет удовольствие от сибаритского существования.
— Разве она не была против твоего столь поспешного отъезда? Успев лишь поцеловать ее на прощание и даже не сменив рубашку?..
— Эмма, Мелисса — умная женщина. Она не старается наколоть мужчину на булавку, чтобы он принадлежал только ей. Она знает, что лучший способ удержать того, кого любишь, — это тактично давать ему прогуляться. Женщинам требуется много времени, чтобы понять это. Эстер так и не поняла. А ты?
— Я стараюсь, — ответила Эмма.
— Удивительно, но я тебе верю.
К этому времени совсем стемнело. За разговором они этого и не заметили. Сумерки спускались постепенно, пока лицо Бена не сделалось неразличимым даже с небольшого расстояния, разделявшего их, а волосы не превратились в белое пятно. На столе стояла лампа, но они не включали ее. Сумерки сблизили их, а закрытая дверь отгородила от остального мира. Они стали семьей Литтонов, собравшейся вместе.
Пока отец и дочь разговаривали, за театральными кулисами слышались обычные звуки. Последний вызов публикой актеров. Голоса. Ругань Коллинза, обращенная к несчастному электрику. Спешащие актеры, бегом направляющиеся в костюмерную, чтобы поскорее переодеться, а затем пойти снять грим, успеть на автобус, добраться до дома, приготовить себе ужин, постирать и, быть может, заняться любовью. Раздавались шаги. Люди то входили в Зеленую комнату, то выходили из нее. «Дорогая, у тебя есть сигарета?», «Где Делия? Кто-нибудь видел Делию?», «Мне никто не звонил?».
Звуки стихали по мере того, как актеры по двое, по трое выходили из театра. Слышно было, как заводят машину. Где-то раздался свист.
За спиной Эммы дверь резко отворилась, и темноту прорезала косая полоса желтого света.
— Извините за вторжение. — Это был Томми Чилдерс. — Вы не хотите зажечь лампу? — Он щелкнул выключателем, и, ослепленные, Бен и Эмма моргали, как две сонные совы. — Мне нужно кое-что взять со стола, прежде чем идти домой.
Эмма встала и отодвинула с прохода стул.
— Томми, ты понял, что это мой отец?
— Я не был уверен, — признался Томми, с улыбкой глядя на Бена. — Предполагал, что вы в Америке.