В 1931 году, увлеченный яростной «экспрессией» фразы, он мог еще написать так: «О, квалификация! 27‑летняя дрессировка мозга, сморщенного в извилины исступленного напряжения». Не один он болел тогда подобным словесным исступлением. Но от страницы к странице, от года к году газетная и журнальная проза Кожевникова оттачивалась, освобождалась от нагромождения эпитетов, не теряя внутренней динамики, становилась все более лаконичной и ясной. А вместе с тем главным становилось действие, освобожденное от пояснений, лишь затемняющих суть происходящего. Юноша-газетчик становился писателем.
Да, движение времени — вот что захватывает в этой книге. Когда-то с горячностью комсомольца автор ратовал за попранные законы рыцарского футбола, за право молодых вырываться в небо на крыльях или с парашютом, ратовал за освобождение от шаблона молодежных клубов... Это молодость писателя. И молодость страны.
Движение времени ощущается в книге по мере того, как сыновья патриарха доменщиков Ивана Коробова становились академиками в своей отрасли индустрии и рядом с рабочими-виртуозами появлялись такие рабочие-исследователи, рабочие-новаторы, революционеры техники, как Борткевич и Дубинин, а вся наша страна по темпам индустриального развития опережала самые развитые капиталистические державы.
В годы войны главный герой писателя — солдат. Фронтовые «донесения» Кожевникова уже тогда позволяли предугадать особенности и достоинства будущих его книг, посвященных людям нашей армии. Уже тогда Кожевников стремился показать бой в его мельчайших подробностях, в его, я бы сказал, «деловой» обстановке. Солдаты Вадима Кожевникова — сыновья и братья тех рабочих, с которыми он знакомил нас в годы первых пятилеток.
Общее у этих героев — чувство юмора, оптимизм, человечность. Великолепно выражено все это в рассказе о том, как, усугубляя опасность для самих себя, в бою за Пулковские высоты наши солдаты, обороняясь, стремились сохранить в целости знаменитую обсерваторию. А когда выстояли, то обратились к профессору с единственной просьбой: разрешить им взглянуть через «трубу» на звезды. На мой взгляд, это лучшая вещь в сборнике. В ней — зрелое мастерство писателя, его почерк, знание людей и любовь к ним.
Да, герой Кожевникова сформировался еще в тридцатые годы. Но первый большой успех принес ему все-таки рассказ «Март — апрель». Он появился в 1942 году и сразу привлек всеобщее внимание. Спрашиваю писателя, чем объясняет он этот успех.
— Все это непросто, — говорит Кожевников. — Это только кажется, что успех внезапен. На самом деле он «состыкован» с предыдущими поисками...
«Все это непросто»... Я и начал свои заметки с эпизода, которым хотел показать, как все это было непросто. Во время войны Кожевников выпустил около десяти сборников рассказов. Много? Как сказать... Ведь его этюдниками были корреспондентские блокноты. На второй день войны он уехал на Западный фронт от «Красноармейской правды», с 1943 года — военный корреспондент «Правды». И потом — вся жизнь на колесах.
Старые его рассказы неотделимы от новых — суровый опыт фронта давал много, очень много для раздумий после того, как отгремели залпы войны. Помните, с каким интересом встретили мы роман «Заре навстречу». Идущий по горячим шпалам современности, Кожевников вдруг вернулся как бы назад. В хронологии.
— Это был не возврат, — мягко поправляет Вадим Михайлович, — я хотел показать, как создавался и осознавал самого себя человек новой России — социалистической. В опыте поколений революционеров всегда есть чувство грядущего. Вот это чувство очень важно передать другим, которые последуют за нами...
— Но ведь Балуев — это уже «возвращение вперед», к людям социалистической индустрии.
— Да, герои разные, из «разных времен». Различны и несоизмеримы по масштабу их дела. Но я хотел показать их родство — социалистическое, трудовое... Тем более что Балуев из того же поколения, что и я. У меня было право опираться на собственный душевный опыт.
— А как же «Щит и меч»? Это довольно неожиданное появление среди героев «строительных» профессий советского разведчика?
— Я меньше всего стремился использовать эффектные возможности детектива. Меня привлекла профессия и связь ее с характером. Здесь главное — человеческие свойства Белова, испытание героя на гражданскую зрелость.
В самом деле, как это ни покажется странным, но со «Щитом и мечом» имеют много общего «Петр Рябинкин» и «Особое подразделение», в которых писатель опять вернулся к героям военных лет — фронтовикам. Новый рассказ «старой темы» — любовь к делу, к труду. Бой — труд. Смена в цехе — труд. «Человек, он не сам по себе вперед тянет, а со всеобщим людским течением. На главном русле жизни, которое народ себе сам прокладывает», — думает Буков, и это — как эпиграф к обеим повестям.