Константин Иванович удивительно молод еще и потому, что любит молодежь.
— Я сторонник дружбы не только наций и народностей, прекрасно, широко осуществленной в нашей стране, — говорит он неторопливо. — Я за дружбу поколений, творческий союз стариков и молодых. Смеюсь над юнцами, пренебрегающими опытом старших. Ненавижу высокомерие старцев, не верящих таланту и энергии молодежи. Вера в революционную энергию молодежи — это, пожалуй, мой главный символ веры на старости лет, смысл всей моей жизни...
Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и двух Государственных премий, кавалер шести орденов Ленина, патриарх в своей области... Но взглянешь на него, и чувствуется: многое еще у него впереди... Стук в дверь. Сидящая рядом Елизавета Михайловна встречает на пороге темнолицего человека, совсем еще юношу.
— О, Джалал! Милости просим.
Это Джалал Азизов. Один из множества учеников Константина Ивановича. Работает в Академии наук Узбекистана.
— Нет, нет, Джалал, наука подождет. Вы же не обедали? Садитесь-ка, садитесь!
И по тому, как по-матерински требовательно обращается к гостю хозяйка, видно, что Джалал не гость в этом доме, а свой, близкий человек. Большая же семья у академика!
...А Константин Иванович уже нетерпеливо ждет коллегу за своим письменным столом. И, уважая это святое нетерпение, я прощаюсь, чтобы не мешать вот-вот готовой начаться беседе двух ученых, молодого и убеленного сединами, начинавшего свой путь в науку на заре века.
1975
БОЛЬШЕВИК
Весной 1934 года для меня открылась счастливая возможность встретиться с Валерианом Владимировичем Куйбышевым. Встреча, связанная с редакционным поручением, имела отношение к северной экспедиции академика О. Ю. Шмидта на пароходе «Челюскин».
Никогда не забуду душевного подъема, вызванного общением с человеком большой судьбы, революционером по складу натуры, смелым, решительным, грозным в иные минуты, но удивительно мягким и сердечным во всех случаях, когда люди нуждались в его помощи и участии.
Он был добр, отзывчив, прост. Однако, глядя на него, вы чувствовали: это человек железной воли, высокой целеустремленности, человек, способный выстоять в самой жестокой жизненной буре. Да и вся жизнь его была подобна буре. Он из той породы людей, о которых Гёте сказал в свое время:
Таким был Куйбышев в ранние годы. Таким был в боях за торжество революции. Таким остался до последнего часа.
Всего себя — свое горячее сердце, свой душевный жар и свою доблесть — отдал революции Куйбышев.
И когда мы пытаемся представить себе людей будущего, их духовный склад, нам следует обратиться прежде всего к великому примеру революционеров-ленинцев, чей жизненный подвиг приблизил нас к временам коммунизма.
Страстно любил жизнь, горячее солнце, высокое синее небо, просторную землю, веселых людей.
А сам еще в юности избрал путь, грозивший страданиями и невзгодами.
Больше всего на свете ценил свободу и независимость.
А сам с восемнадцати лет томился в царских тюрьмах и в ссылках, подвергался преследованиям, побоям, издевательствам, подолгу видел небо только сквозь тюремную решетку. Но, вырвавшись на волю, упорно продолжал дело, за которое грозили ему новые тюрьмы, суды, ссылки.
Был нежно привязан к матери и отцу, но еще мальчиком твердо отстаивал свое право избрать жизненный путь. Покой и благополучие семьи принес в жертву революционному делу. Ради сыновнего чувства ни разу не отвернулся от опасности, навлекавшей на него гонения царских чиновников и жандармов.
Его мать говорила с тревогой:
— Валериан опять в борьбе... Когда же это кончится? Когда успокоится его мятежная душа? Как он любит все живое, а сам ушел от жизни!
Иной из интеллигентов старого склада сказал бы:
— Самоотречение.
Как будто правильно. С первых лет сознательной жизни человек отрекся от личного счастья, стал подвижником, страстотерпцем, мучеником. Разве не так?
Нет, не так. Самоотречение — неправильное, жалкое слово для определения жизненного пути Валериана Куйбышева. Он отрекся бы от самого себя, если бы хоть на одно мгновение оказался в стороне от схватки. Все его чувства и помыслы так естественно и полно сливались с революционным делом, что жить для него значило — сражаться.