На втором курсе от своих начальников узнали, что училище скоро станет с подводным профилем. Нас всех пропустили через барокамеру в учебном отряде на Васильевском острове. В результате оказалось, что некоторые из нас не могут служить на подводных лодках, т.к. "не продуваются", т.е. нарушена проходимость путей носоглотка - ухо. Через некоторое время их перевели в другие училища. На подводных лодках в те времена имелись артиллерийские орудия. Мы стали изучать их устройство и боевое использование. Был тренажёр, где курсанты, ориентируясь только по всплескам падающих снарядов, руководили артиллерийской стрельбой. Конечно, всё это имитировало специальное механическое устройство. В пункте управления огнём стояла стереотруба и гофрированный гибкий шланг, который заканчивался мегафоном, через это устройство подавали команды. Курсант Овсянников занимался борьбой и часто отсутствовал на занятиях, т.к. участвовал в различных соревнованиях. И вот его назначили управлять стрельбой, он зашёл в рубку и долго там молчал. Руководитель стрельбы запросил. его об обстановке, Овсянников закричал :"Двойной уступ, больше два ! Ничего не вижу, темно !" Преподаватель зашёл в рубку и увидел, что Овсянников смотрит не в стереотрубу, а в шланг. Тогда заорал преподаватель: "Овсянников, вы двойной дуб ! Вон отсюда !"
На втором курсе в конце зимы 1953 года мы узнали, что в Москве была арестована группа врачей - вредителей, которые якобы "отравляли" руководителей партии и правительства. Вечером на прогулке, когда мы шли строем по Дровяной улице, навстречу брёл пьяный мужик, который размахивал кулаками и орал: "Бей жидов! Вешать их на столбах! Отравители!" В училище учились ребята всех национальностей, в том числе и евреи. Через несколько дней один наш курсант во время самостоятельной подготовки начал изрекать : "Я лично стал бы вешать евреев на столбах !" Надо сказать, что у него мама была еврейка, но он это тщательно скрывал. Я случайно узнал эту тайну несколько лет назад. Пришлось ему ответить :"Начни тогда со своей мамы." Он задёргался :"Причём тут моя мама?" Но тут же сразу замолк, как человек, налетевший во время бега на железобетонную стену и потерявший сознание. Эту тему далее никто не развивал и не поддерживал. В соседнем классе здоровяк, борец Мориц (еврей) на комсомольском собрании сказал, что он больше любит читать иностранную литературу. Через три дня его отчислили матросом на флот за низкопоклонство перед заграницей. Вскоре умер Сталин. Нас вывели на Дворцовую площадь, громкоговорители транслировали похороны вождя, у некоторых на глазах были слёзы. Многие задавали себе и другим вопросы :"Как дальше будет жить страна ?" В эти дни Коля Соколов был на свадьбе у друга, пришёл из увольнения с запахом, начальники учуяли и приказали разобрать строжайшим образом на комсомольском собрании. Часть фанатиков требовала Колю исключить из комсомола, мотивируя : "Умер товарищ Сталин, а он напился!" Сочувствующие Коле отвечали : "Соколов с горя напился, простим его." В конце концов закатали мы ему выговор. Дело врачей после смерти Сталина лопнуло как мыльный пузырь, оставив после себя сломанные или загубленные жизни. На втором курсе на уроках физкультуры мы стали заниматься боксом под руководством прекрасных тренеров. Училищная команда систематически выигрывала на соревнованиях призовые места. Членов команды негласно стали называть "волками". Если на занятиях курсант дрался плохо, то ему ставили неудовлетворительную оценку и не пускали в увольнение. Исправлять оценку приходилось в вечернее время в период самостоятельной подготовки. После окончания второго курса наш класс проходил практику на Северном флоте на эсминце "Опасный", который был недавно построен в Северодвинске. Всех нас расписали по боевым постам, где мы дублировали матросов и старшин. Экипаж корабля жил воспоминаниями о Северодвинске, называя его "маленьким Парижем". У каждого там была одна или несколько любовных историй, которые они нам ежедневно рассказывали, флотские "Тысяча и одна ночь". Там, где стоял эсминец, жили офицерские семьи, матросам и старшинам некуда было ходить в увольнение. Единственным развлечением было рассматривание женщин в бинокли и дальномер, которые сопровождались соответствующими комментариями и пожеланиями. В один из дней на эсминец прибыл капитан 2 ранга Лаховский, который забрал нас с собой на специальный полигон, где мы начали отрабатывать подрывное дело. Весь наш класс он разбил на несколько подрывных команд. Мне выпала участь стать командиром одной из них. Лаховский выдал каждому командиру тротиловую шашку, детонатор и бикфордов шнур. Подрывные команды находились на одной линии с интервалом метров в пять. Все действия должны были выполняться по командам командиров подрывных команд с соответствующим докладом Лаховскому. И только последнюю команду "Поджечь бикфордов шнур" мы должны были выполнить все вместе по его команде. Стараясь сделать "лучше", я и ещё один командир запалили шнуры самостоятельно и сразу же доложили об этом Лаховскому. Он побледнел и пронзительно закричал :"Всем в укрытие !" Всех мгновенно сдуло в окоп. Через положенное время наш заряд рванул, потом второй. Я думал, что Лаховский меня убьёт, он долго орал на нас, потом разжаловал меня из "бранд-майоров в простые топорники" и арестовал на семь суток. Правда, на губе сидеть не пришлось. После этого занятия продолжили и всё закончилось благополучно. После возвращения с практики нам сообщили, что последующая учёба будет проходить по двум специальностям: штурманской и минно-торпедной. Каждый должен был сообщить своё желание командованию. И так мы разделились на два факультета: штурманский и минно-торпедный. К нам назначили нового командира роты майора Моргунова Афанасия Петровича. Он слегка прихрамывал, но тогда причины этого мы не знали, а вначале подсмеивались над его южнорусской интонацией речи и его высказываниями : "Товарищ курсант, ну что вы мчитесь как чёрт, который летит - нога висит!" И только через несколько месяцев мы начали ценить его требовательность, принципиальность и заботу. Афанасий Петрович перед войной служил матросом торпедистом на дизельной подводной лодке. Началась война. Когда на сухопутном фронте стало людей не хватать, пошёл защищать Таллин , где был тяжело ранен в ногу. После выздоровления воевал в Севастополе, был ранен в другую ногу. Стал офицером, а в 1953 году - командиром нашей роты. Лично я ему благодарен, что он меня научил командовать людьми. Когда нас в училище назначили командирами взводов и отделений, нам пришлось командовать, а для этого надо иметь командный голос, который не является природным даром, его нужно отрабатывать. Он нужен не только для того, чтобы управлять строем , но и для управления подводной лодкой в различных условиях. В дальнейшей службе мне пришлось сталкиваться с командирами подводных лодок , которые не имели командного голоса. У одного из них все слова сливались в какое-то клокотание, так что, однажды, командующий флотилией заорал на него: "Перестаньте жевать ..., говорите медленно и чётко !" В дальнейшем Афанасий Петрович уволился в запас. Старые раны продолжали болеть, пришлось ампутировать одну ногу. На тридцатилетие нашего выпуска в 1985 году он пришёл на костылях. Через какое-то время ему ампутировали вторую ногу, перенёс два инфаркта. С третьим он не справился, и ,вот , 28 апреля 1993 года его похоронили на Ковалёвском кладбище. Проститься пришли : Ищейкин, Воюц, Монахов и я ,от училища никого, караул не прислали. Кругом была весенняя жирная грязь , два алчных могильщика и убитые горем родственники. Возвратимся к штурманскому походу на "Немане". Мы прибыли на рейд Мурманска, где встали на якорь. К этому времени я выздоровел и включился в наши будни. Для сообщения с берегом была выделена дежурная шлюпка и моторный катер. В этот день на дежурную шлюпку команду выделял наш класс, а дежурным офицером на "Немане" был весьма плюгавый лейтенант с наглыми и хамскими глазами, которого в дальнейшем мы так и звали -"Плюгаш". И вот он даёт нам команду идти к берегу, чтобы мы забрали корабельного доктора и доставили на корабль. До берега оставалось где-то метров пятьдесят, как у нас под носом проскочил моторный катер, который забрал доктора и сразу же умчался к "Неману". Нам же пришлось развернуться и тоже идти обратно, а расстояние, которое мы прошли было где-то около двух миль. Через двадцать минут "Плюгаш" снова нам дал команду идти к берегу, где мы должны были забрать другого офицера. И опять всё один к одному повторяется. Где-то за пятьдесят метров до берега подлетает катер, посланный "Плюгашом", забирает офицера, а мы опять возвращаемся порожними, подходим к "Неману", "Плюгаш" стоит у борта и злорадно изрекает нашему старшине : "Если будете прогуливаться, то я вас всех посажу в карцер! " На другой день команду для дежурной шлюпки выделил другой класс. Шлюпка перевозила на берег несколько матросов. В корме шлюпки сидел офицер с "Немана", мы его прозвали "Хлюстом". Один из гребцов устал и было видно как тяжело это ему даётся, он недавно вышел из госпиталя , это был Кашин. Один из матросов изъявил желание подменить и сел вместо него. "Хлюст" приказал Кашину снова сесть на своё место и продолжать грести. Кашин ответил , что он не может , что ему плохо. На этом дело и закончилось. По приходу на корабль "Хлюст" настрочил рапорт, где представил Кашина как человека, который чуть ли не организовал восстание. Старпом на "Немане" вообще был редчайшей сволочью, другого нашего товарища довёл издевательствами до белого каления , и тот уже готов был дать ему в морду , но его удержали другие курсанты. Вечером состоялся походный военный совет, который решил Кашина и другого курсанта списать на флот матросами. На следующий день их посадили на катер , все пришли их провожать. У обоих в глазах слёзы , бледные , голоса дрожат , но всё равно держатся хорошо , достойно. Оба парня хорошо учились , красавцы. Катер отошёл , они на берегу , уже другая жизнь , другая судьба. "Неман" продолжил поход , снялись с якоря и пошли в Печенгу. Офицеры "Немана" говорят о списании в матросы с цинизмом , с иезуитской усмешкой. Старший помощник изрёк перед строем: "Придётся ещё оставить парочку курсантов в Печенге матросами !" Наш руководитель практики ("Федя Морж") тоже ходит в расстроенных чувствах. Курсанты мрачно шутят , что теперь за каждую мелочь будут списывать в матросы , приедет в Ленинград один "Федя Морж" и доложит "Машке" (начальнику училища) : "Всех списали , расстреляли и повесили корабельные власти !"