Выступление старика словно прорвало плотину молчания. После него аульчане стали подниматься один за другим. Откровенно, не щадя ни себя, ни других, они выкладывали свои обиды, горечь, стыд и недовольство. Заканчивали почти все одними и теми же словами: «Если колхозное дело можно как нибудь наладить, — мы готовы наладить его».
Неожиданно в зале поднялась суматоха. Группа новых посетителей протискалась сквозь толпу у входа. Она прошла и гуськом остановилась среди зала. Во главе странной делегации стоял старичок в изношенной шапке, которая когда-то была каракулевой. Из-под пиджака у него виднелась рубаха. Адыгейские штаны, наподобие галифе, сужаясь книзу, плотно облегали тонкие, как палки, ноги. Бритый, морщинистый, с длинными, когда-то выкрашенными, а теперь выцветшими усами, в широком пиджаке и в узеньких штанах, он был похож на старого озябшего воробья. Один глаз у него постоянно щурился, что придавало ему шельмоватый вид.
Биболэт с невольным удивлением рассматривал старика пытаясь определить, что тот должен собой представлять. Это не труженик. И не обедневший уорк. Не принадлежал он, конечно, и к привилегированной или богатой семье. Может быть, это один из картежных игроков и бездельников аула? Но по возрасту трудно было бы ему это приписать. Скорее всего черты всех этих групп соединены в странном старичке. Одно было ясно для Биболэта: старик не принадлежал к людям с чистым сердцем.
Биболэт ждал, что старик заговорит первым. Неожиданно он услышал голос крепкого, черноволосого мужчины, стоявшего сзади старика:
— Мы слышали, что вы, отделившись от аула, тайно обсуждаете вопрос о колхозе. Мы хотим знать, к какому решению вы придете. Можно ли нам послушать?
— Кто вас прислал? — спросил Биболэт.
— Кто же может прислать! Аул прислал.
— А собравшиеся здесь — не аул?
— Разве это можно сравнить с аулом! И половины аула здесь нет.
— Так вас прислал целый аул?
— Нет, прислало большинство аула.
— Большинство аула, пославшее вас, сейчас где-нибудь собралось?
— Не собралось, но обменялось мнениями и решило послать нас…
— Как же это они могли обменяться мнениями, если сидят по домам? Вы что же, обошли весь аул?
Черноволосый замялся:
— Да… мы обошли… и они сами тоже обошли.
— И вы ходили, и они ходили. Оказывается, по аулу была большая беготня. Но как же эти бегающие, мечущиеся аульчане могли встретиться, обменяться мнениями и послать вас сюда?
— Как бы там ни было, выявилось общее мнение аула… — недовольно сказал черноволосый. — Мы пришли сюда не шутки шутить! Вы без ведома аула обсуждаете дела колхоза которого уже не существует. Вот аул и хочет знать, что вы тут затеваете.
Биболэт обратился к собранию:
— Какой же ответ вы дадите им? Вы, наверное, уже поняли, какой «аул» прислал их. Вы слышали, — они из тех, которые хотели бы считать колхоз несуществующим. Пусть кто-нибудь из вас ответит им!
Собрание молчало в замешательстве, пока не поднялся старый Исхак.
— Биболэт, я скажу то, что, по моему мнению, приличествует ответить им, — начал он. — Мы знаем, какой «аул» прислал вас сюда. Если б они сами пришли сюда, может быть, мы и не допустили бы их, но вы можете, если хотите, послушать нас. Почему же нет? Может быть, и вы ума наберетесь? Колхоза нет для тех, кто уже вышел из него, а для нас он существует и будет существовать. Мы сейчас разговариваем о наших колхозных делах, о воде для парников. Но если вы пришли не за новостями, а для того, чтобы мутить воду, тогда вам делать здесь нечего. Достаточно вы мутили нас.
Биболэт, между тем, не сводил глаз со странного старика. Вначале старик стоял, заносчиво напыжившись, будто проглотил кол, и накрашенные усы его горделиво торчали, — словно он был важным послом могущественной державы. Когда же их «посольство» стало приобретать смешной и нелепый оттенок, старик сделал вид, что не имеет ко всему этому никакого отношения. С деланным равнодушием смотрел он в потолок, рассеянно озирался и пробовал даже подмигивать кое-кому из сидящих в зале.