— Неужели ты не узнаешь, меня, Айшет? — сказала вдруг женщина по-адыгейски.
Айшет в смятении оторвала взгляд от белого платья, белых туфель, к которым до сих пор были прикованы ее глаза, и внимательно всмотрелась в лицо женщины.
— Нафисет! — радостно вырвалось у нее.
Они бросились в объятия друг другу.
Айшет то восторженно рассматривала Нафисет, то порывисто обнимала, то гладила ее. Исхудалые и бледные щеки ее горели болезненным румянцем!
— Я бы тебя на улице не узнала, столько времени не видела тебя, — говорила Айшет.
— Вы меня обрадовали, — сказала она, улыбаясь. — Но и у меня есть новость, которая обрадует вас! Почему вы не спросите меня, как и зачем я приехала?
— В самом деле! — вскрикнул Биболэт. — Ты всегда боялась выбраться даже из аула…
— Я догадываюсь: на съезд черкешенок приехала, да? — спросила Нафисет.
— И это не то. Я, правда, приехала вместе с делегатками съезда, но сама я собралась шагнуть подальше.
Биболэт взглянул на нее с недоумением. А Нафисет не выдержала и стала умолять:
— Милая Айшет, не мучь нас, скажи скорее!
— А вот угадайте!..
Она помолчала и, растягивая по слогам каждое слово, медленно и торжественно произнесла:
— Я еду учиться!
— Как учиться? — Биболэт даже вскочил.
— Учиться в Ростов, на курсы горянок.
— Ты обманываешь! — недоверчиво и разочарованно протянул Биболэт. — Я никогда не поверю, чтобы Хусейн согласился на это.
— Он бы и не согласился, да ему поневоле пришлось согласиться…
— Каким образом?
Радость Айшет мгновенно померкла. Она грустно опустила голову и начала обстоятельный рассказ:
— Он давно перестал замечать меня и начал ухаживать за девицами, выбирая себе новую, молодую жену. После твоей стычки с Юсуфом я крепко задумалась. Я поняла, что теперь уже не те времена, когда во всем мы зависели от мужей. Я подумала, что в колхозе можно прокормить и себя и своего ребенка. И вот решила разойтись с ним. Попросила Мхамета как-нибудь доставить меня домой. В этот момент в правлении был Доготлуко, и он сказал мне: «Если хочешь, пошлем тебя на курсы учиться». Я сразу же так подумала: раз уж сорвалась со старого места, где прожила полжизни, мне все равно, далеко ли итти или близко. И вот решилась. Прихватила ребенка, села на колхозную линейку, приехала домой. Ребенка оставила с матерью, а сама, как видите, с чемоданчиком отправляюсь на ученье. Вот так я и приехала! Выходит, что жизнь я начинаю заново.
— Мужественный поступок! Вот это я понимаю! Очень хорошо сделала, что решила учиться! — сказал Биболэт, крепко обнимая взволнованную сестру.
Когда все трое немного успокоились, Айшет перешла к колхозным новостям:
— Самая главная новость в колхозе — это культпоход. Самый знатный человек в ауле — твой дедушка, Нафисет. Каждый вечер Карбеч зажигает фонарь и обходит свой квартал. Кончиком палки он стучит в каждую дверь и даже в двери женской половины: подумайте, сам Карбеч уже не соблюдает обычаев! Если из двери выглянет женщина, он отворачивается и сурово приказывает ей: «Выгони-ка своего лентяя на ликпункт! И ты тоже завтра на учебу женщин не опаздывай! Смотри, буду проверять!»
Так он обходит все дома. Мужчины, боясь навлечь на себя упреки Карбеча, аккуратно являются на ликпункт. Во время занятий Карбеч ставит свой фонарь на землю, садится в угол и, как ночной сыч, строго следит за порядком. Если увидит, что кто-нибудь ведет себя легкомысленно, одергивает. Так сидит до конца занятий, а потом заставляет дежурных убрать ликпункт и, замкнув помещение, идет в аульский штаб колхозного ликбеза и докладывает. Весь аул полон рассказами о похождениях Карбеча. Теперь его называют культармейцем, и мужчины особенно его побаиваются…
А ваша соседка, старуха Дарихан, — ты ее хорошо знаешь, Нафисет, — она стала теперь заведующей детяслями. Как только чего-нибудь недостает у детей, Дарихан является к Мхамету, он делает для нее все, что может. Да и нельзя не сделать: Дарихан приходит в такой гнев, что того и гляди загрызет…
Перед вечером Нафисет и Айшет отправились на первый съезд черкешенок.
Город теперь уже не казался Айшет чужим и враждебным. Чувство тоскливого одиночества исчезло. Оживленное движение на улицах, пробегающие трамваи, высокие дома, нарядные витрины магазинов, — все, казалось ей, подчеркивало ее радость. Она словно вмиг помолодела и пыталась подладить свой шаг к шагу Нафисет. Но длинное адыгейское платье путалось у нее в ногах и не давало шагать так же свободно и уверенно, как шагала Нафисет.