Широкая поддержка государственного образования в XIX веке в немалой степени была направлена на создание рабочей силы, подходящей для зарождающейся индустриальной экономики, которая требовала, чтобы люди были достаточно социализированы, чтобы они вели себя на рабочем месте соответствующим образом (и эффективно). Эти модели поведения включали в себя такие повседневные вещи, как регулярное и своевременное появление на работе, и более серьезные вещи, как принятие, даже приветствие, указаний от других людей и принятие иерархических организаций и своего места в них. Иногда мы называем этот процесс "социализацией" человека.
Таким образом, школы не просто прививают навыки и создают человеческий капитал. Они пытаются привить нормы, в том числе необходимые для функционирования экономики, и ценности, включая национальную и, в некоторых случаях, религиозную идентичность. История преподается таким образом, чтобы прославить прошлое и забыть о тех злодеяниях, которые, возможно, совершила страна. Все это - попытка сформировать личность, повлиять на ее будущее поведение, особенно в определенных ситуациях и в определенное время - например, когда страна находится под угрозой внешнего врага. Мы, экономисты, формируем своих студентов так, чтобы они были такими, как мы предполагаем в наших моделях, а не такими, как большинство людей в жизни. Но если бы экономистам удалось, скажем, убедить все школы в необходимости обязательного изучения в каждом году курса экономики, основанного на том, что индивиды абсолютно эгоистичны, мы почти наверняка получили бы общество с большим эгоизмом.
Образование играет еще одну роль. Оно создает "социальное достояние", или общие способы взгляда на мир, включая общий язык, на котором его можно обсуждать. Мы - социальные существа, и мы хотим и должны общаться друг с другом. Хотя все образовательные системы помогают создать эти общие представления, хорошие образовательные системы обеспечивают более широкие общие представления с большим количеством нюансов, которые позволяют дифференцировать значения. Речь идет не только об общем понимании того, что говорится; как я уже отмечал, речь идет о создании норм, в том числе норм того, что остается невысказанным.
Давление сверстников и социальные нормы играют важную роль в формировании поведения. Если человек ведет себя не так, как диктуют нормы, его могут сторониться и исключать из групп, к которым он принадлежит, что очень болезненно. Роль давления со стороны сверстников, пожалуй, наиболее очевидна для подростков, пытающихся найти свою идентичность; в более тонком смысле оно является частью всей нашей жизни. Давление сверстников может иметь огромную силу, приводя даже к тому, что сторонние наблюдатели подвергаются изгнанию, если они не участвуют в исключении конкретного человека из группы.
Интернализация внешних факторов и стимулирование социальной сплоченности
В некоторых случаях общество получает очевидные и большие выгоды благодаря социальному формированию убеждений и предпочтений с помощью описанных мною механизмов. Иногда нормы помогают устранить внешние факторы. Иное поведение, будь то результат нашего собственного самосознания или давления сверстников и социальных норм, может привести к тому, что мы будем меньше мусорить, меньше пить и безопаснее водить машину. Нормы также могут играть важную роль в создании и поддержании других элементов хорошего общества, например, препятствовать насилию в отношении женщин или поощрять толерантность. Сегодня нормы, направленные против ненужного выброса парниковых газов - не есть мясо, меньше летать на самолетах, снизить температуру в термостате - играют ключевую роль в спасении планеты.
Если эти нормы успешно интернализуют экстерналию, заставляя нас задуматься о том, как наши действия влияют на других, то для борьбы с экстерналией не требуется вмешательство государства, которое можно было бы назвать принудительным.
Размышления о том, как чьи-то действия влияют на других - будь то из-за давления сверстников, заставляющих вести себя хорошо, или из-за сочувствия, - можно рассматривать как часть социальной сплоченности или социальной солидарности. Такое просоциальное поведение определяет нас. Мы считаем себя добропорядочными гражданами, членами общества, выполняющими свою часть работы. Дело не в том, что нас заставляют вести себя хорошо, а в том, что часть нашего существа требует от нас проявлять уважение к другим, помогая соседям, например, во время стихийного бедствия или сдавая кровь.