– Константин! Какой сюрприз! Не ожидал увидеть тебя снова!
Я повернул голову и узнал в нарушителе моего спокойствия старого приятеля, если его можно таковым назвать. Эдуард Ковалев смотрел на меня с неприкрытым интересом, сверкая голливудской улыбкой и поправляя деловой костюм за несколько тысяч рублей. Я поморщился. Скользкий тип. Эдуард не хуже любой сплетницы Голливуда любил промывать косточки. Я представил его очередную сплетню: «Константин Коэн вернулся! Что ему нужно в Москве?! Небось, влез в долги, продал почку, стал наркоманом, поэтому приехал вымаливать прощение. Ах, примет ли его Мария…»
– Привет, Э-э-эдуард, – ослепительно улыбнулся я и передразнил его в ленивой манере. – Вот же встреча! Я думал, ты забыл о таких местах, как городской парк. Все офисы да вечеринки.
– Что заставило тебя вернуться, Коэн? – холоднее спросил Эдуард, продолжая показывать на худом веснушчатом лице улыбку, пусть теперь и неприкрыто фальшивую. – Вроде как ты в бегах.
– Ну… Не делай из меня Джека Потрошителя. И банки я не грабил, чтобы скрываться. Всего-то не захотел плясать под вашу дудку.
– Ты понимаешь, о чем я, – присев рядом, сверкнул карими глазами Эдик. Он поправил пиджак и в упор уставился на меня.
– А что, вам на совете директоров и посудачить не о чем? – состроив гримасу, поинтересовался я у собеседника. – Насколько помню, вы всегда находили, чем себя развлечь. Например, кто в этот раз смухлюет с налогами и заберет в карман всю выручку от продажи моей картины.
Эдуард смутился, а я, победно хмыкнув, засобирался уходить. Я работал на «Пейнт» всего год, прежде чем сбежать и послать к черту пятилетний контракт, но мне этого хватило, чтобы понять – бизнес в России бывает грязным. И то, что я встретил бывшего коллегу в первый день пребывания в Москве, чертовски злило. На мне маячок? Иначе не объяснить, почему я вдруг наткнулся на человека, которого всеми силами надеялся избегать. Но скорее всего я просто везунчик, а Москва, как говорится, большая деревня. Так или иначе, оставаться здесь я не планировал.
– Подожди, – Эдуард схватил меня за локоть, когда я поднялся с лавочки и достал телефон с целью заказать такси до аэропорта. Брюнет грустно вздохнул: – Мария сожрет меня. Всем интересно, как ты жил все это время. И Мария не злится, правда. Она волнуется…
– Держу пари, вы делали ставки, как скоро я сдохну, не имея средств для существования, – грубо отрезал я и сел обратно. – Мои счета вы заморозили, – напомнил я и вырвал руку из его цепких пальцев. – Но я выжил. И не собираюсь вымаливать прощение.
У Эдуарда округлились глаза. О да, я не тот двадцатилетний парень, которым легко управлять и навешать лапшу о великой карьере востребованного художника. Да, я был востребован, но как руки, а не голова и сердце. Выполнял чужие прихоти, был винтиком в системе.
Эдуард растерялся, ибо он совсем не ждал от меня неповиновения. Думал, я упаду на колени и буду просить взять меня обратно в компанию? И конечно ему интересно, рисовал ли я еще, потому что, в таком случае, адвокаты отнимут мои работы и присвоят компании – я был связан с «Пейнт», ведь технически все мое творчество за пятилетний контракт принадлежало Марии. Я принадлежал Марии. Теперь – нет.
Пока Эдик придумывал, что спросить, меня осенило: именно из-за контракта муза покинула меня. Я не выдержал бы позора отдавать свои работы акулам художественного бизнеса.
– Ты хорошо загорел. Завидую, Коэн. – Сменил тему Ковалев.
Я на всякий случай отсел от него подальше.
– Эдуард, мы закончили? Если я захочу потратить время зря, выберу посмотреть «ТикТок». Меня тошнит от тебя и твоего общества. И от Марии.
Я твердо решил отправиться на поиски музы, ведь моя душа наполнилась теплом, когда я осознал причину, по которой оставил рисование. Но теперь… Теперь! Мои работы будут принадлежать только мне и тем заказчикам, которых я сам выберу, если захочу продать картины.
Эдуард вновь схватил меня за рукав. Темные глаза Ковалева прищурились, губы сжались в тонкую полоску. Я напрягся. Не к добру…
– Константин, мне плевать на твое отношение ко мне, к компании, но Мария… – Поймав мой полный неприязни взгляд, он добавил голосу твердости и вздернул острый подборок: – Она переживала и любила тебя, эгоистичный засранец. Позволь ей увидеть…
Я резко нагнулся к лицу Ковалева и прошипел, вкладывая в голос все отвращение, которое накопилось за долгие годы к нему и проклятой Марии:
– Я знаю, чего ты добиваешься, Эдик. И не собираюсь быть марионеткой. Все кончено. Ищите другого придурка с розовой ватой вместо мозгов. А насчет Марии… Я не ее гребаный сынок, чтобы она за меня беспокоилась. Мне нечего сказать ни тебе, ни твоим «друзьям».