Тадао смотрел вперёд во все глаза, но самой машины не было видно, не слышался и гулкий шум её мотора.
Местами из‑под снега виднелась бетонная мостовая, и когда мама ступала по ней, шипы её зимних гэта звонко цокали.
Тадао хотел было прокатиться по ледяной дорожке, но посмотрел на маму и не стал. Мамино лицо было красным и расстроенным.
— Сегодня шалить нельзя, — сказала мама, глядя прямо перед собой.
— Буду охотиться на зайцев, — сообщил ей Тадао.
— Нельзя, — ответила мама и ничего больше не сказала, только зашагала ещё быстрей.
Из‑за сугроба вдруг выскочила чёрная собака и подбежала к Тадао. Он вцепился в мамину руку. Собака, выдохнув из пасти клуб белого пара, посмотрела на Тадао, потом пустила на снег жёлтую струйку и умчалась в переулок.
— Мама, — спросил Тадао, — а кто быстрее — заяц или собака?
— Сегодня нельзя охотиться на зайцев. Ох, беда какая!
— Ну кто быстрее?
— Я же сказала, сегодня не до зайцев.
Они свернули с улицы и стали подниматься вверх, к женскому училищу.
Все было занесено снегом, только сбоку кто‑то протоптал узкую тропку.
Тадао пошёл вперёд, разбрасывая снег сапогами, чтобы сделать тропинку пошире. Прошло ужасно много времени, пока они добрались до ворот здания.
Училище уже закрылось на каникулы, в окнах белели задёрнутые шторы. Витая железная калитка была чуть–чуть приоткрыта, на каменных ступеньках остались следы метлы. Четырехугольные столбы ворот были одеты в белые снежные шапки.
Они вошли в калитку и, свернув перед самым крыльцом училища, пошли по заснеженной аллее. Пруд затянуло льдом, наверное, по нему уже можно было ходить.
Мама, подобрав полы кимоно, шла след в след за Тадао.
Он время от времени оборачивался и смотрел на неё через плечо. На мамином лице, всегда таком весёлом, сегодня не было и тени улыбки.
Они пересекли теннисные корты. В центре школьной территории стояла сторожка с двумя трубами. Из одной к небу тянулся сизый дымок.
Мама отодвинула Тадао в сторону и остановилась перед стеклянной дверью. Потопав ногами, она стряхнула с гэта прилипший снег. Тадао сделал так же. Чуть приоткрыв дверь, мама сказала:
— Можно?
Из сторожки никто не ответил. Видно было, что на глиняной печке стоит большой котелок, из‑под крышки которого вырывался пар.
— Можно? — снова спросила мама, прислушиваясь к тому, что происходит в домике.
Сёдзи распахнулись, и вышел папа в пижаме.
— Это ты? Что случилось? — удивился папа.
Тадао снял сапоги и прошёл в комнату.
— Так в чем дело? — опять спросил папа, стоя у дверей.
Мама хотела что‑то сказать, но только молча опустила голову.
— Что случилось? Что ты там встала, иди в дом.
Мама вошла в комнату, но пальто не сняла.
На полу тесной дежурки лежали расстеленные футоны[8]. Тадао залез на котацу и стал смотреть на родителей. Огонь в котацу не горел.
Мама села на дзабутон, который бросил ей папа.
— Ну, что такое? — спросил он.
— Мама… — сказала она и закрыла лицо руками. — Мама умерла…
— Не может быть!
— Позвонили по телефону…
Мамины плечи задрожали, она пробормотала что‑то невнятное и заплакала.
Папа сунул в рот сигарету. Он поискал спички, не нашёл их и прикурил от электроплитки, включив её в сеть.
Тадао увидел, как спираль электроплитки покраснела и тихонько загудела. Потом он снял перчатки и стал греть над плиткой руки.
— Отчего она умерла? — Папа вытянул губы трубочкой и пустил в лицо Тадао тоненькую струйку дыма. — Она же вроде ничем не болела?
— Вчера вечером… постелила и легла спать… А утром смотрят…
Мама зарыдала.
— Отправляйся туда, — сказал папа.
— А как же… — Мама вдруг перестала плакать и, подняв лицо, посмотрела на папу покрасневшими глазами. — А ты?..
— Я не могу, — ответил папа.
— Как "не могу"?
— Я на дежурстве.
— Попроси, чтобы тебя кто‑нибудь подменил.
— Кого сейчас попросишь.
ТаДао заглянул под стол. Там стояла коробка из‑под мандаринов, в ней всегда лежали моти[9].
Папа посмотрел на Тадао, погладил его по голове и, нагнувшись, вытащил из коробки моти. Он бросил её на раскалившуюся докрасна электроплитку. Повалил белый дым.
— С сахаром? — спросил папа у Тадао.
— Угу.
Мама плакала.
Папа открыл шкафчик и достал блюдце с сахарным песком. Теперь пошёл чёрный дым, и Тадао пальцами быстренько перевернул лепёшку.
— Смотри, горячая, — предупредил папа и, хлопнув по поджаренной моти ладонью, разломил её пополам. Он свернул половину лепёшки трубкой, и Тадао, насыпав на неё побольше сахара, стал есть.