Середина моста так и осталась сломанной после прошлогоднего тайфуна. Тадао посмотрел на бежавший внизу поток, остановился и, вцепившись в перила, стал вглядываться в воду.
— Дедушка, — позвал он, не оборачиваясь. — Как ты думаешь, они ещё там?
— Кто?
Дедушка подошёл и тоже посмотрел на реку.
— Рыбы.
— Нет.
— Они вернутся, когда снег сойдёт, да?
— Ага.
— Тогда снова будем ходить на рыбалку, правда?
— Угу, — ответил дедушка. — Будем ходить.
— Каждый год, вдвоём, да?
— Каждый год.
— Ага, и много–много лет.
— …Да.
Тадао взглянул на зайца в дедушкиной руке. Кровь уже не капала.
Когда они перешли мост, Тадао понял, что ветерок дул только над рекой.
— Когда умирают, становятся холодными–холодными, да? — сказал он, трогая на ходу заднюю ногу зайца.
— Да, холодными.
— А почему?
— Потому что кровь останавливается.
Дедушка смотрел куда‑то вперёд, вдаль.
— Когда умираешь, всему конец, — сказал он.
— Чему всему?
— А всему.
— Ну чему всему?
— И еде, и работе, и сну.
— И ты, дедушка, тоже умрёшь?
— Умру. Скоро уже, — ответил дедушка. — Все умирают.
— И все зайцы тоже?
— И зайцы. Все, кто живёт.
— А хорошо бы никогда не умирать, да?
— Если живёшь слишком долго, устаёшь.
— Наверно, — сказал Тадао. — Бабушка была такая холодная.
Далеко в горах прогрохотало, как во время грозы. Они посмотрели в ту сторону. Над освещённым вечерним солнцем ущельем белой тучей поднялась снежная пыль.
— Лавина, — сказал дедушка.
— Вот это да! — восхитился Тадао.
Когда они вернулись, солнце уже зашло и стало совсем темно.
В доме горели огни, там было все так же шумно. Тадао пошёл прямо к дедушке во флигель. Дедушка включил свет. Тадао постучал снегоступами один о другой, чтобы отряхнуть снег, и повесил их на место.
Дедушка с размаху швырнул сетку с добычей поверх ящика с зайцами. Потом сел к камельку. Длинными щипцами он разгрёб угли, подхватил тлеющий уголёк и отложил его в сторону. Собрав тонкие и сухие ветки, дедушка бросил на них сверху уголёк и стал дуть.
Тем временем Тадао, приподняв кусок мешковины, заглянул в ящик с зайцами. Те спали, но от внезапного света зашевелились и, косясь на Тадао, неохотно захрупали пожелтевшей травой. Тадао подошёл к очагу и сел напротив дедушки. Он подвинул ноги в промокших штанах поближе к огню. Скоро от штанин и носков пошёл пар.
— Ругать будут, — сказал Тадао.
— Кто?
Дедушка подкинул в огонь несколько сучьев.
— Мама.
— За что?
— За то, что ходил за зайцами.
— Она что, говорила, что нельзя?
— Ага. Сегодня, говорила, нельзя.
— Ничего.
— Конечно ничего.
Тадао сидел и смотрел в темноту за окном. С крыши свисали сосульки. Бумага, которой была заклеена треснувшая стеклянная дверь, отошла и, тихо шелестя, дрожала на сквозняке.
— Ветер задул, — сказал Тадао.
— Да. Снегопад будет.
Дедушка не смотрел на Тадао, ровными движениями он все ломал сухие ветки и подбрасывал их в огонь.
Они замолчали.
Было слышно, как в доме открылась дверь, кто‑то шёл к флигелю. Подмёрзший к вечеру наст сухо скрипел под ногами.
— Кто‑то идёт.
Тадао посмотрел на дверь. Она с шумом распахнулась, и в комнату вошли мама и тётя. Обе они были в фартуках.
— Тадао! Ты где был? — спросила мама.
— В горах.
— С дедом?
— Ага.
Мама увидела сетку с зайцами.
— Опять на зайцев охотились?
— Ага.
— Ох, папа, — тонким голосом сказала тётя дедушке, — такой день, а ты зверей убиваешь. Мама ведь умерла.
Дедушка ничего ей не ответил.
— Как ты можешь! — сказала тётя. — Сердца у тебя нет.
— Тадао, пойдём.
Мама взяла Тадао за руку.
— Пора ужинать.
Тадао, глядя на дедушку, стал надевать сапоги.
— Папа, ты будешь кушать? — спросила тётя.
— Да ладно, — ответил дедушка.
— "Да ладно" — это значит не будешь?
— Угу.
Мама потянула Тадао за руку, и они вместе с тётей вышли наружу. Дул ветер.
— Бедная мама! — сказала тётя.
— Хорошо тебе, сестрёнка, что ты замуж не вышла, — сказала мама. — Ох уж эти мужики!
— Твоя правда. А как маму жалко!
Тётя и мама заплакали.
Тадао поужинал в одиночку. Он заглянул в большую комнату. Там возле незаколоченного гроба сидели гости, ели, пили вино и разговаривали между собой.
— А почему, — спросил Тадао у тёти, — они не уходят домой?