— Сегодня они останутся здесь до утра, — ответила тётя, опуская в кастрюлю с кипящей водой бутылочку сакэ.
— А почему?
— Чтобы бабушке не было одиноко, они побудут с ней.
— И останутся здесь навсегда?
— Нет, только на эту ночь.
— А потом что?
— А потом бабушку закопают в могилу.
Тётя, обернув руку краем передника, вытащила бутылочку из кастрюли.
— Хочешь спать? — спросила она.
— Ага.
— Ну ложись тут.
— Я буду спать у дедушки.
— Туда не ходи.
— Там лучше.
— Странный ты какой‑то.
— Почему странный?
— Да ладно, это я так.
Тётя поставила бутылочку на алюминиевый поднос и понесла гостям.
— Скажи ему, чтоб он тебе побольше футонов постелил.
— Угу.
Тадао побежал по ночному саду к флигелю.
Дедушка сидел у очага все в той же позе.
— У тебя буду спать, — объявил Тадао.
— Ну–ну, — ответил дедушка.
— Ты что, есть не будешь?
— Неохота.
— А–а.
— Ну, будем ложиться?
— Не хочу ещё.
— Я тебе постелю пока.
Дедушка достал из тумбы толстый футон. Тадао помог ему положить подушки. Дедушкина подушка, набитая сухой травой, была тяжёлой и похрустывала. Тадао разделся и залез под одеяло. Дедушка сверху накрыл его ещё одним тюфяком, снял жилет и штаны и лёг рядом.
Тадао повернулся на бок, лицом к дедушке, и сжался в комок. Ноги мёрзли. Дедушка закрыл глаза, веки у него были все в морщинах.
Тадао вспомнил про ушанку, встал и сходил за ней. Лёг и завернулся в одеяло.
— Что, хорошая? — спросил дедушка.
— Ага. Ты мне сделай ещё одну такого же размера.
— Ладно.
— Когда сделаешь?
— Как‑нибудь.
— А завтра нельзя?
— Так быстро не получится.
— Жалко.
— Надо снять шкурку, высушить.
— Ну ладно, в следующий раз.
— Ты теперь когда приедешь? — спросил дедушка.
— Не знаю. Но я обязательно приеду, обещаю.
Из дома доносился непрерывный шум голосов.
— А бабушка умерла, — сказал Тадао.
— Угу.
Дедушка быстро встал и, дёрнув за шнурок, погасил свет.
— Пусть бы горел.
— Не уснёшь так, — сказал дедушка.
Комнату теперь освещал только красноватый свет догорающего очага.
— Бабушка умерла, — снова сказал Тадао.
— Угу.
— Завтра хоронить будут.
— Сначала сожгут.
— А зачем?
— Чтобы остались одни кости.
— А потом уже закопают, да?
— Да.
Угли догорели, и лица дедушки стало не видать.
— А зайцев всех убивают?
— Некоторые дохнут сами.
— Их тоже закапывают?
— Не знаю.
В ящике зашуршали зайцы. Тадао прислушался и услышал, как они жуют траву. Гости в доме шумели все громче.
— А жалко, что ты того зайца окровенил, — сказал Тадао.
— Говорят, когда человек умирает, ему одиноко.
— Бабушке, говорят, одиноко, потому что она умерла.
— Это кто тебе сказал?
— Тётя.
— Ничего не одиноко, — сказал дедушка. — Когда умираешь, все на этом кончается.
Тадао понемногу согрелся и вытянулся на футоне. Он понял, что дедушка повернулся к нему спиной.
— Давай‑ка спать, — сказал дедушка.
— Давай.
Тадао сжал в руках свою ушанку.
Зайцы зашуршали в ящике травой, но когда в комнате наступила тишина, они тоже притихли. Дедушка несколько раз перевернулся с боку на бок.
— Не можешь уснуть? — тихо спросил Тадао.
— Сплю, сплю, — ответил дедушка.
— Завтра опять будет идти снег?
— Будет.
— А бабушка…
— Все, спи.
— Ага.
Тадао хотел ещё поговорить о зайцах, но скоро уснул.
Поздно ночью он проснулся от стонов. Тадао повернул голову и посмотрел в окно. Небо было ясным, светил месяц. Стонал дедушка. Он лежал к нему спиной, и Тадао при свете луны видел, как широкие дедушкины плечи мелко дрожали. Стоны не прекращались долго, и, прислушиваясь к ним, Тадао снова заснул.
Утро. Когда Тадао проснулся, за окном густо валил снег. Снег лежал даже на оконных переплётах. Дедушка на улице гремел лопатой.
А потом за Тадао под зонтиком пришла мама.
Ясуси Иноуэ
Потоп
В конце правления Сянь–ди, последнего императора Младшей династии Хань[10], военачальник Со Май выступил из Дуньхуана[11] через заставу Юймыньгуань во главе тысячи воинов, чтобы основать военное поселение на берегу Кумхэ — реки, текущей в восточной части пустыни Такламакан. Впервые за последние тридцать лет китайские войска отправлялись в поход за пределы империи.