Кроме того, у Рёскэ росла дочь, в этом году ей исполнилось восемнадцать. Она родилась, когда ему уже стукнуло сорок четыре, и после того, как три года назад умерла жена, Рёскэ жил с дочкой вдвоём. Весь смысл его жизни заключался в Масако. Девушка совсем недавно поступила на первый курс колледжа, и Рёскэ твёрдо решил продолжать работать до тех пор, пока она не закончит учёбу.
Как всегда, он проснулся ровно в полночь. Поужинав с дочкой в шесть часов вечера, Рёскэ ложился спать и в двенадцать просыпался. За последние полгода это вошло у него в привычку.
Когда Рёскэ был моложе, он мог двое суток подряд обходиться без сна и никогда не клевал носом, если не выспался, но теперь годы брали своё. От недосыпа в теле после ночной работы накапливалась усталость. Но шести часов сна было вполне достаточно, чтобы он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
Встав с кровати, Рёскэ сладко зевнул и вышел в пижаме на кухню, чтобы сварить кофе. Услышав его шаги, из соседней комнаты высунулась Масако. Их квартира состояла из двух комнат. Рёскэ спал в той, что ближе к прихожей, а дальняя, десятиметровая, была отдана в распоряжение дочери.
— Пап, ты встал? Уже пора уходить? Давай я тебе что‑нибудь приготовлю перекусить.
— Не надо. Иди спи. Завтра занятия.
Каждый раз, когда Масако из‑за него просыпалась, Рёскэ испытывал угрызения совести, но её внимание было ему очень дорого. Ради такой дочки стоит вкалывать, думал он.
— Ничего, — сказала Масако, заходя в кухню, — у меня завтра занятия после обеда. Я лежала и читала, не переживай. Давай лучше собирайся.
— Ну–ну, ладно.
Рёскэ пошёл в ванную, почистил зубы, побрился, ополоснул лицо холодной водой и не спеша справил нужду.
Настроение стало ровным, хорошим, теперь можно было и на работу. Выйдя из ванной, Рёскэ потянул носом аппетитный запах, доносящийся из кухни. Он надел серую водолазку, синий джемпер и синие же брюки. Вещи были не новые, но чистые и непотрепанные. Выглядеть аккуратно и не бросаться в глаза было очень важно для работы Рёскэ. Внимательно осмотрев себя в зеркале, он остался доволен.
— Папа, иди есть, — позвала из кухни Масако.
На столе стояли яичница с ветчиной, тосты и только что снятый с плиты кофе. Рёскэ был уже не в том возрасте, когда просыпаются со зверским аппетитом, но на пустой желудок много не наработаешь. Яичница с ветчиной и тосты — как раз то, что нужно. А кофе просто необходим, чтобы во время ночной работы не клонило ко сну.
— Красота! — улыбнулся Рёскэ дочке и, сев за стол, начал есть.
— Слушай, пап, — сказала Масако, пристроившись с чашкой кофе напротив него, — почему тебя все время назначают в эту смену? Ты не можешь попросить, чтобы пораньше? Не молоденький уже по ночам работать, загубишь вот здоровье.
Рёскэ вздрогнул и с трудом протолкнул в горло недожеванный кусок тоста. Смутившись, он отхлебнул кофе и закашлялся.
— Так удобней фирме. Ничего не поделаешь.
Он так и не сказал Масако, что уволился. Тем более она ничего не знала о его нынешнем занятии. Надо было придумать какое‑то объяснение.
— Я ведь уже достиг пенсионного возраста. Поэтому меня больше не используют как штатного водителя. Я все время на подмене. В такси, дочка, на одной машине обычно ездят два шофёра. Каждый работает по тринадцать дней в месяц, и если, скажем, один из водителей заболел, вызывают подмену. Раз я вышел из возраста, меня и перевели в такие вот внештатные водители. И то ещё повезло. Обычно просто увольняют безо всяких разговоров.
— Но почему тебе все время приходится подменять по ночам? Неужели ничего нельзя сделать?
— Нет. Дневную смену всегда отдают штатным шофёрам. Вот и получается, что свободным чаще всего остаётся ночное время. А мне так даже лучше. Если б я ходил в парк днём, труднее было бы получить машину, а чем сидеть там и ждать, не освободится ли какое‑нибудь такси, лучше уж ходить ночью. Почти наверняка без работы не останешься. Так что ты не волнуйся. Я пятнадцать лет прокрутил баранку, сутками не вылезал из машины. По сравнению с той порой сейчас просто лафа.
— Да мне невыносима мысль, что ты вообще должен работать в таком возрасте! — со слезами в голосе воскликнула Масако. — Надо бросать колледж и устраиваться куда-нибудь на работу. Тогда тебе не придётся надрываться.
— Не болтай ерунды! Скольких трудов стоило попасть в колледж, а ты хочешь все усилия пустить на ветер?! Да ни за что на свете!
Рёскэ грохотал и делал страшные глаза, но сердце его разрывалось от любви, когда он смотрел на заплаканное, совсем ещё детское лицо Масако. "Да для такой дочки я на что хочешь пойду!" — снова подумал он.