Его не отстранили от руководства, но предложили дать максимальную возможность моделистам проявлять свою собственную (будь она проклята!) инициативу.
Затем его попросили принять обратно Якимова. Просьба прозвучала так, что он счел благоразумным не возражать. Этот мальчишка… Видно, от него еще не оберешься хлопот. Сколько еще придется терпеть из-за него неприятностей.
Нет, даже на этой, на его взгляд, чрезвычайно незначительной работе не было покоя. А как хотелось…
Ворочаясь с боку на бок, Григорий Григорьевич воскрешал свое прошлое. Что-то в жизни получалось не так, а что именно, он сообразить не мог да и… не желал. Или уж он оказался вовсе бездарен и ни к чему не способен? Разве у него не увлекающаяся натура?
Взять хотя бы его тягу к судовым двигателям, которая началась с раннего детства и не потухла по сей день. Правда, ему не удавалось забраться поглубже в паровую машину, постичь ее теорию. Тогда, быть может, он изобрел бы что-нибудь новое, стал бы современным Уаттом. Что ж… каждому свое. Ему не дали в полной мере проявить свои способности, свое мастерство практика, его затерли, заплевали…
И, вспомнив, как его когда-то распекали в управлении пароходства за крайнюю ограниченность, за пренебрежение к новой технике, Григорий Григорьевич сильнее заворочался на скрипучей кровати.
Нет, его просто никто не хочет понять. Миллионы таких, как он, трудятся на узком участке, не заглядывая в будущее. Разве же они не приносят колоссальной пользы обществу? Да, да, он незаметный, но необходимый труженик.
Найдя, наконец, точку опоры, Григорий Григорьевич успокоился и уснул.
В комнате было душно, грязно, не прибрано.
8
Ирина встретила Яшу на улице. Он разглядывал витрину с книгами.
— Ага, попался! — пропела Ира и схватила его за рукав. — Ты что же это, дружок: получил комсомольский билет и исчез?
— Я не исчез, — смутился Яша. — Я тут новую штуку придумал…
— Почему же с нами в поход не ходил? Мы очень славно время провели: купались, загорали, рыбу ловили, варили уху. А костер какой распалили! Всю ночь около него просидели, так и не спали.
Яша прищурился на небо, будто увидел в нем что-то. Разве он виноват, что его захватила уже новая страсть, новое увлечение?
— Ну? Что же ты молчишь?
— Мне все равно нельзя купаться, — тихо ответил Яша. — Потом вы очень далеко ходили.
Ира поняла. Больше она ни о чем не спрашивала.
— Ты куда-то спешишь?
— Нет, я книги смотрел.
— Пойдем ко мне в гости.
— Ой, что вы!
— А чего испугался? Пойдем, пойдем! Я вот конфет купила, чай будем пить.
Отговорки не помогли. Ира была настойчивой. Не отпуская руку Яши, она увлекла его за собой. Дом, где она жила, оказался недалеко. Это был небольшой двухэтажный деревянный дом, в котором Ира с матерью занимали две комнаты. Почему у Иры нет отца, Яша спросить не решался.
— Мама! — закричала она, втаскивая Яшу в комнату. — Посмотри, кого я привела в гости! Это Яков Якимов, подрыватель лодок. Принимай скорее! Он чай с конфетами любит.
— Ничего подобного, — запротестовал Яша. — Я вам этого не говорил.
— Я и так знаю: конфеты все люди на свете любят.
Из-за овального стола, покрытого зеленой скатертью, поднялась женщина лет сорока, мать Ирины. Выглядела она очень моложаво, ее можно было скорее принять за старшую сестру Иры. Между матерью и дочерью было большое сходство. На стене висел портрет девушки, и Яша сначала подумал, что это Ира. Только приглядевшись внимательно, он, во-первых, заметил, что портрет сделан очень давно, а во-вторых, девушка на портрете была полнее. Стало быть, это портрет матери Иры в молодости.
— Очень рада с вами познакомиться, — сказала мать Иры. — Садитесь, Яша. На Иру не обижайтесь, насмешница она у меня, но сердце у нее доброе. Меня зовут Тамарой Николаевной, я учительница в двенадцатой школе. Знаете такую?
Яша знал каждый дом в своем городе. Двенадцатую школу выстроили у него на глазах. Он со строительства еще дранки таскал: из них обручи хорошие получались.
Ира включила чайник и тоже приняла участие в разговоре. Яша чувствовал себя все свободнее. В этой квартире было особенно просто и задушевно.