Даниэль, конечно, обо всем этом не ведал тем более; он просто вспомнил яркий, притча во языцех, образ служителя гаральдской таможенной, которую в народе называли ещё Оранжевой, или Дуфлом (неизвестно почему). И потому улыбнулся.
Было от чего. Настоящему, правильному, истинному таможеннику полагалось быть обширно-массивным, одним размером внушающим доверие, толстым от хорошего житья, постоянно что-то жующим, курящим крепкий табак, вино пьющим только самое лучшее, но в огромных количествах потребляющим тёмное или светлое пиво или гномский эль марок «Гномское забористое», «Подгорный верняк» или «ГнЭль» (в вопросах названий дфарфы изобретательностью не отличались).
Желательно также ему быть лысым, или хотя бы с залысиной, полированной и масляно блестящей, как в свете солнца, так и в освещении ламп. Носить мех, кожу и дорогую шерсть, одеваться со вкусом, непременно с золотом или хотя бы с серебром, с гильдейским кольцом, по которому был виден ранг, ходить постоянно с кошелем, вышитым бисером из шлифованного хрусталя. Кроме того, каждый таможенный должен обладать зычным голосом, свидетельствующим о прекрасных условиях жизни, а также широкой ухмылкой, говорящей о хорошем характере и присущей только таможенникам (гаральдским, ясное дело) доброте.
Должен он также сорить деньгами весьма и весьма, недоедать дорогие блюда и недопивать дорогие вина, никому и никогда не давать чаевых или в долг, все тратить только на себя, любить и лелеять природу (в качестве какого-нибудь домашнего или ручного зверья), обожать женщин и детей, которым разрешается дарить подарки и оказывать знаки внимания, и, наконец, быть отличным семьянином, несмотря ни на что.
Если ты видишь перед собой такого человека, знай, что только в Гаральдской Оранжевой можно достичь таких высот и сделать такую прекрасную карьеру, на которую (впрочем, как и на тебя самого) будут с завистью смотреть ханжеские чопорные аристократы с бледными руками, туповатые воины, трясущиеся ювелирщики, дёрганые оружейники, грязные политики, завязшие учёные, надменные ученики, беспринципные проститутки, глупые, как пробка, земледельцы и отчаянно бедствующий по вине всех вышеперечисленных народ.
Вспомнив все это, Даниэль вспомнил и известную многим прославленную несговорчивость и подозрительность северных таможенников и вдруг впервые с ужасом подумал, что ему с его сумкой, доверху набитой странным содержанием, возможно, придётся весьма непросто.
— Дьявол, — прошептал он почти про себя, чтобы остальные не слышали; ненадолго задумался.
Тем временем колеса чуть скрипнули (этот правящий держал свою изящную колымагу в отменном порядке), начался долгий и осторожный спуск.
Даниэль, подумав, что после времени уже не будет, приказал вознице немного подождать; никого, кроме них троих, в повозке не было, а значит, и возражать было некому.
— Так, — бросил он схарру и Линне, вслед за ним вылезшим размяться из повозки на холод, под закатные лучи, глядя, как Хшо потягивается, а девочка шевелит плечами, — хочу вам что-то сказать. Слушайте хорошенько и запоминайте. В этом лагере черт знает сколько народу. Люди, гномы, полурослики, уверен, есть и схарры, и кан-схарры, и карны, и другие. Все пытаются устроиться поудобнее, клянут власти, ненавидят задержку, которой подвергаются, многие голодают, некоторые занимаются грабежом. Потеряться в этой толпе раз плюнуть; тем более что и на тебя, и на тебя многие могут положить глаз. Поэтому предупреждаю один раз: от меня не отходить. Держитесь за руку, если чувствуете, что отстаёте, кричите, к незнакомым не обращайтесь, если вас о чем-нибудь попросят, отказывайтесь, никуда ни с кем не ходите. Хшо, тебе ясно?
— Т’ха-а-а.
— Понятно, Дани.
— Если вдруг потеряетесь, ищите солдат. Они в тёмной форме, вы их сразу отличите. В крайнем случае, если видите человека, который внушает вам доверие, говорите, что вы мои служки; обещайте, что если приведёт ко мне, получит денег. Если кто-нибудь из вас потеряется, ищем друг друга... Эй, возчик! Как тя звать?