— Я кое-что приготовила для вас, птенцы, — нежно проворковала она, кончиками пальцев поглаживая упругий, гладкий кожаный подлокотник. — Ну-ка, все вниз. Располагайтесь удобнее, можете лечь... Из рук все убрать. Расслабиться. Глаза закрыть.
Телохранители, позвякивая железом, опустились на пол, кто-то прислоняясь к стене, кто-то растягиваясь на голом мраморном полу, укладывая обнажённое оружие рядом. Отчасти знакомые с возможностями и методами Принцессы, все шестеро уже догадывались, что с ними будет сейчас.
— Закрыли глаза? Успокойтесь. Ну, готовы? — Каждый, не поднимая век, кивнул. Голова Фрадина на длинной тонкой шее (он весь был тонкий и длинный) свесилась на грудь.
— Соберитесь. Мы начинаем, Тар.
И грянула тьма со всех сторон, резкое шуршание стремительно разворачивающихся теней проникло каждому в мозг; дёрнулась, лунно осветляясь, становясь чётче, застывая, изображение-картинка. Мгновенно установилась, обрела живость, блеск, глубину, запах, материальность, звук — и, двинувшись, нахлынула одной волной, поглощая всех шестерых.
— Убейте их, — тихо сказал Принцесса, растворяясь в ночной темноте. И тут же на рыцарей обрушилась чёрная, размытая в движениях тень, несущая смерть каждым блеском клинка.
7
Шестеро медленно приходили в сознание. Лица любого из них, на сей раз смертельно бледные, некоторое время отражали бессмысленное отупение. Затем, каждый по-своему, но все очень, по сравнению с людьми обычными очень быстро, они стали приходить в себя. Теперь их кожа горела, в сердцах начинало брезжить понимание. Желание разобраться во всем до конца. И чувство, которое Катарине нравилось в Драконах едва ли не больше всего, — бессилие смириться. Холодная, упорная, расчётливая ярость, бушующая в глазах.
Инфанта сидела, поджав скрещённые ноги, и рассматривала телохранителей, не отрываясь, каждого по очереди. Задумчиво-расчётливо, уверенно мерцали прищуренные глаза. Одухотворение застыло и не гасло в них: Принцессе очень понравилось увиденное. Она никак не могла остыть; горячие щеки рдели.
Наступила секунда, когда каждый из шестерых — кто застывшим, кто едва заметно подрагивающим, кто живым, отошедшим, внимательным, кто до сих пор багрово-яростным лицом, — уставились на неё, ожидая. У любого из них сейчас были сказочные, потрясающие, едва ли не бездонные, очень разные, но одинаково звенящие глаза.
— Что мы имеем? — не давая им передышки, не ругая, не жалея, не охлаждая их, спросила она, желая с каждой фразой наращивать темп. — Каждый из вас видел его, он был материален, не мерцал, появляясь то тут, то там, — он всего лишь двигался втрое быстрее вашего; начал точно так же, как в прошлый раз, — и на сей раз, в присутствии всех шестерых, довёл дело до конца. Можете добавить что-нибудь ещё?
— Косые восходящие парирования, — выплюнул, судорожно выдыхая, Лагер, пылающая красная шея которого напоминала пузатую стенку парового котла и правую сторону которой он никак не мог отпустить сжатой левой рукой, сглатывая в каждой паузе, новый раз ощущая, как бьётся, выбрасываясь мощной струёй, освобождённая кровь. — Атакуя... одновременно прикрывается, каждый шаг наращивает темп. Идёт по восходящей дуге. Хых. Если сбить с ритма, можно резко сократить... преимущество... хых... резко... сократить.
— Никогда не смотрит за спину, почти не оборачивается, — быстро, задыхаясь, словно торопясь опоздать, заметил Глаад, держащий у сердца холодную бледную руку, — в самом начале бросил в него три «крошки»... от двух он увернулся... одну отбил: очень развитое круговое зрение... Бьётся с ним постоянно, может... носит все время. По меньшей мере несколько лет.
— Очень похоже на школу танцоров, — поднимая бесцветные, неживые рыбьи глаза, тихо вымолвил Фрадин, который сам являлся одним из лучших её мастеров, — но вертится гораздо меньше. Волчок не использует совсем, но умудряется отталкиваться от пола практически каждый шаг. Может, из-за кругового зрения... сначала я думал, только из-за скорости. Теперь... — он сделал вдох, помолчал и свистяще медленно выдохнул, — я почти уверен, что он наполовину шагает, наполовину летит. Бьётся в полуполете, отталкиваясь от земли сильнее и гораздо легче получая разворот... Поэтому... так сильно бьёт с размаху. Поэтому... так хорош в прыжках... в налётах сверху, в прыжках... в прыжках... — пряча глаза, утихая, прячась и замирая, закончил он, костлявой ладонью потирая лицо.
— Слишком силён, — сдавленно бросил Месрой, красная кожа которого горела, мышцы подрагивали, сведённые напряжением, — для своего сложения слишком. Я парировал только один удар, меня развернуло и отвело шага на полтора. — Левое веко его снова дёрнулось, он снова с силой зажмурил глаза, сжимая руки в кулаки. Секунду молчал, опустив лицо, затем сглотнул, дыша прерывисто и неспокойно, не в силах совладать с собой, и продолжил выплёвывать горячие, дымящиеся слова: — Удары почти невозможно парировать, их можно только избегать; каждый раз, когда подставляешься под налёт, рискуешь потерять руку или просто выронить меч. Он знает, и бьётся постоянными сериями, наносит правой и левой с маленьким, незаметным отрывом в одну и ту же область; если успел уйти от одного, от второго не увернёшься, даже если скорость одинаковая, придётся отбивать... а так — вообще... уйти нельзя.