— Отлично, — сказала Принцесса, — продолжай.
11
Когда Клари ушёл, оставляя за собой неуверенность, внутренние переживания и угасающий запах пропитанного потом шейного платка, мадам и Принцесса остались вдвоём, окружённые молчанием и солнечным светом.
Нож, который за третьего теперь не считался, стоял позади, в привычной неподвижности, — он мог не двигаться очень долго, замерев практически в любой позе, — и думал о своём. Величина и масштаб событий поражали его, привыкшего к размаху, но считавшего, что выполняемая Цель будет гораздо проще и яснее. Столкнувшись с Принцессой, он меньше чем за неделю воочию увидел и узнал много такого, что переворачивало все прежние представления о ней и о мире, в котором она жила. О мире, в который судьба, не спрашивая, когда-то швырнула и его.
Это не мешало, впрочем, выполнению того, ради чего он пришёл сюда, и в нужный момент убийца был готов действовать без промедления, без сомнений. У него было, ради чего.
Мадам смотрела на неё и никак не могла понять, что же произошло, когда промелькнул и канул в прошлое миг, начиная с которого они больше не были вместе.
Принцесса выросла. Выросла неожиданно и необратимо, из жестокой девочки, играющей судьбами окружающих её людей, превращаясь во что-то неясное, неизвестное. И внезапным, незаметным образом отгородилась от той, для которой лишь днями назад было разрешено все, и не было никаких тайн. Когда это началось?.. Невозможно сказать; пожалуй, с приходом Даниэля во внутренние покои Беломраморного Дворца что-то изменилось неуловимо. Теперь уж не вернуть.
Куда исчезло детство, куда пропала их связь? Симпатии Инфанты к подругам, их тройственный союз...
Винсента, дочь генерала Бринака с большими грустными глазами, напоминающая преданную псину, симпатичную и печальную, не появлялась при Дворе со Дня рождения, уже пять дней. Да и мадам все это время чувствовала, как все более стремительно, всеобще, все дальше воспитанница уходит от неё.
И дело даже не в том, что Инфанта уже не посвящала Венри в свои тайны; дело в том, что атмосфера общения стала совершенно неподходящей для любого, даже самого спокойного вопроса о них.
В руках Катарины было множество нитей; много достойных, обладающих силой и разумом людей (и нелюдей) работало на неё явно или тайно, — постепенно, за последние года три, даже, быть может, два, вокруг Наследницы сложилась замкнутая, совершённая система, непробиваемая скорлупа, в которую были вплетены и старания мадам с её воспитанницами, женственность которых использовалась Катариной, как пряник и плеть, и многих других, о которых Венри никогда и ничего не слышала или о которых знала, но не могла увидеть.
Одним из них был таинственный убийца, верно, и сейчас находящийся где-то здесь, неслышимый невидимка, о котором знали только телохранители и мадам (быть может, ещё те тайные службы Принцессы, явным олицетворением которых являлся Клари).
Воспитательница Принцессы поёжилась, вспоминая лица Драконов, когда в тягучей никчёмной беседе два дня назад, сразу после оживления, она задела в разговоре тему нового телохранителя Катарины. Все шестеро насторожённо глянули на неё.,., и перевели разговор в иное русло.
При всех своих связях, при всем опыте, положении и уме мадам все стремительнее и чётче отдалялась от самой себя, ранее управлявшей по меньшей мере половиной дел Инфанты и знавшей о ней практически все. Немым свидетельством того было и молчание Драконов в ответ на невинный вопрос.
Мадам поёжилась, в быстром и бурном хороводе мыслей остывая от наплывшего возбуждения, принимая происходящее как непреложность (могла ли она сопротивляться ему?), и посмотрела Принцессе в лицо.
— Ты устала, — внезапно сказала та, отвлекаясь от своих раздумий и глядя на Венри почти ласково, — и ты боишься за меня.
— Конечно, боюсь.
— Не стоит. Не так уж и долго осталось.
— Вы, Ваше Высочество, знаете все наперёд?
— Хотелось бы... — Принцесса насмешливо улыбнулась, быть может, понимая: даже та, что была ей так близка, теперь взирает снизу вверх, полная неуверенности и противоречий. — Я, к сожалению, могу лишь предполагать. Но ведь и это немало. — Она на секунду приоткрыла блокнотик, столь бережно лелеемый ют уже года три, улыбнулась чему-то, застывшему в нем. — Любое из предположений, бережно пригретых у меня на душе, одинаково опасно. Одно ведёт к обвалу и разрушению, другое — к обману и блестящей победе, третье — к болезненной неопределённости ещё на несколько лет... но точно зная все, я готова к любому. Поэтому не стоит волноваться за меня. Подумай о себе. Ты слишком долго отдавала мне все силы, всю преданность, всю страсть, — Принцесса улыбнулась светло и благодарно, подписывая Венри окончательный приговор, — так долго, что теперь, в ожидании развязки, тебе стоит передохнуть.