Эйнар прищурился. У него было еще два таких кольца, как подобает ярлу, так что он мог себе позволить пожертвовать одним. Отец яростно чесал голову, а Валкнут угрюмо молчал. Потом Эйнар пожал плечами, снял кольцо с шеи и швырнул Финну, который попробовал его черным зубом и кивнул, ухмыляясь.
― Как ты разбираешься во всех этих кунах, дирхемах и среброниках? ― пробормотал отец. ― У меня голова от них кругом идет.
― Сребреники, ― поправил я, думая о своем.
Я получил ценный урок: Давшие Клятву ― и другие отряды ― умели завоевать добычу, но не умели ее хранить. Хороший торговец не вытащил бы кошель из-под мышки, не хлопнул бы им о землю, не будь он уверен, что у него в голове цены всех тех монет, которые кружат по торговым городам, вроде Киева или Новгорода.
― Проверь только, чтобы он нас не надул. Мне нравилось это шейное кольцо, ― мрачно процедил Эйнар.
Маленький Финн спрятал серебряный обруч под рубашку, потом накинул свой порченый крысами плащ на голову и быстро пошел в дождь, мы следом, глядя по сторонам в ожидании неприятностей.
Миновав вонючие ряды скорняков, мы шлепали, то и дело оскальзываясь, по настилу, пока внезапно Эйнар не остановился со словами:
― Это дом Олега.
Мы замерли, и Валкнут схватил Финна, прежде чем тот успел отойти. Олег ― третий из сыновей Святослава. Владимир и наш новый господин Ярополк ― два других, хотя Владимир и родился от невольницы. Княжичи неотступно кружили друг возле друга, как настороженные молодые псы, и только отец, могущественный князь Руси, не давал им сцепиться.
Деревянный дом выглядел величественным, но странным, с деревянными колоннами, поддерживающими карниз, из-под которого два стражника в полном вооружении смотрели на нас с плохо скрываемым удивлением.
Финн яростно бормотал, и мы сумели разобрать, что монах, мол, из челяди Олега и живет и работает в помещении за задним углом.
Эйнар погладил усы, с которых капала вода, а потом велел Валкнуту осторожно зайти за угол.
― Постарайся увидеть его, но так, чтобы тебя не заметили, ― приказал он. ― Сейчас нам ничего не сделать, но мы вернемся, когда сможем пройти тайно.
Мы отошли, волоча за собой упирающегося Финна, подальше с глаз стражников и принялись ждать с самым невинным видом. От нас воняло, как от мокрых собак.
Валкнут скоро вернулся, стряхнул с себя капли дождя.
― Это он, скорее всего. С ним двое пареньков, примерно твоего возраста, Орм. Он что-то пишет, ублюдок, в сухом месте, перед жаровней с горячими углями.
― Эти пареньки ― сыновья Гудлейва, ― сказал я, и мой отец согласился.
Эйнар отпустил Финна, который исчез в пелене дождя, даже не оглянувшись.
― Мы вернемся ночью, ― сказал Эйнар спокойно, ― и призовем монаха к ответу.
Я не стал напоминать ему, что монах ― челядин Олега и находится под защитой князя, как мы под защитой Ярополка. Эйнар и сам понимал это, но его терзала мысль о том, рассказал ли Мартин Олегу что-нибудь о нашем деле.
Так что через несколько часов мы оказались перед тем же домом, когда дождь кончился и луну скрыли тучи, в дегтярной тьме ночи. Там, где днем стояли стражники, светил масляный фонарь и было пусто, а огромная дверь из бруса, разумеется, оказалась заперта. Я знал, что в палатах Олег сидит днем, верша правосудие, выслушивая новости и занимаясь всякими княжескими делами.
Мы скользнули за угол и заметили в окне свет из-под ставен. Валкнут кивнул Эйнару, и мы двинулись к жалкой бревенчатой пристройке, лепившейся к великолепным палатам.
Эйнар не хотел зря терять время; он с грохотом ударил ногой в дверь и ворвался внутрь, выхватив сакс.
Мартин вскрикнул и упал с высокого табурета; юноша рядом с ним ― только один ― побелел от страха и стал нашаривать меч, который лежал слишком далеко. Валкнут перехватил меч, поднял за перевязь и, ухмыляясь, стал водить клинком перед юношей.
― Мартин, ― произнес Эйнар, словно приветствуя давно потерянного друга.
Монах встал с пола, кое-как взяв себя в руки. Он пригладил свою коричневую сутану ― новую, как я заметил, ― и поднял табурет, а затем улыбнулся и сказал:
― Эйнар. И юный Орм. Да, тут много знакомых лиц.
Юноша вздернул голову, и при звуке моего имени кровь бросилась в его побелевшее лицо. Мой отец это заметил.
― Ты который из моих племянников? ― спросил он.
Юноша облизал губы.
― Стейнкель.
― Где твой брат? Бьорн, верно? ― спросил я, и он пожал плечами.
Валкнут, поймав взгляд Эйнара, выскользнул в темноту посмотреть, не ждет ли нас засада.
Мартин снова уселся на табурет и принялся растирать что-то в плошке. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся.
― Дубовые галлы в уксусе с камедью из Серкланда и кое-какие соли, ― пояснил он. ― Encaustum, от латинского caustere, «кусать». Ты это знаешь, юный Орм, ибо умеешь читать по-латыни. Но писать ты не умеешь ни на одном языке.
Теперь я понял, почему у него на концах пальцев черно-желтые следы ожогов ― теперь для меня одна из его примет. С тех пор как я в последний раз видел его, он одновременно вырос и высох. Теперь у него была борода, а лысый кружок на темени ― который, как я узнал, назывался тонзурой, ― свежевыбрит. Но монах исхудал, казалось, резец прошелся по лицу, сделав глубже светившиеся странным желтым блеском глаза.
Он указал рукой на захламленный стол перед собой. Стейнкель дрожал. Мы настороженно ждали известий от Валкнута, а покуда слушали Мартина.
― Это заставит тебя и тебе подобных превратиться в ничто, а слово Господа восторжествует, ― продолжал монах, медленно растирая красильные орешки и улыбаясь Эйнару.
― Какие, такие мне подобные? ― переспросил Эйнар.
Губы у Мартина стали еще тоньше, он процедил:
― Обреченные.
Молчание сделалось таким вязким, что можно было ложкой черпать.
― Вот свитки с данью и пошлинами, ― продолжал Мартин под скрип песта. ― Эти бедные язычники делали пометки на счетных палочках и даже на полосках березовой коры. Но так управлять государством нельзя. Олег ценит меня, потому что я знаю, кто ему, сколько и когда должен. Со временем его сыновья и сыновья его сыновей научатся этому умению. Смесь въедается в пергамент и оставляет следы. Так и мои слова впитаются в грядущее и оставят след.
― Верно, ты умный человек, ― ответил Эйнар бесстрастно. ― И однажды уже это доказал.
Он вынул свой маленький ножик и небрежно срезал нитку с узора на рукаве.
Мартин вздрогнул, перестал толочь орехи и коснулся рубца на месте изувеченной кисти. Потом к нему вернулась улыбка.
― Если бы ты не пришел сам, я бы навестил тебя, Эйнар, ― непринужденно сказал он.
― Вот именно, ― ответил Эйнар. ― Нам обоим повезло, что ты показал этим храбрым паренькам и их дружкам, где найти меня. Не больно-то они были учтивы.
Мартин пожал плечами.
― Они пришли ко мне, потому что я священник, а они крещеные христиане. Когда они сказали мне, кто они такие, я понял, кого они ищут. То Божье дело.
― Вот именно, ― сказал мой отец. ― Твой бог должен быть доволен, что ты помог ему направить юные души на путь убийства. Вот оно, истинное наставление христианского священника. Разве ты не должен был предостеречь их?
― Ты убил моего отца, ― угрюмо бросил Стейнкель.
― И правда, племянник, ― сказал мой отец, и я посмотрел на него, потрясенный.
Я всегда считал, что это сделал Эйнар.
― Он убил моего медведя, ― продолжал отец. ― И пытался убить вот его ― Орма.
― Хватит, ― прервал Эйнар и мрачно глянул на Мартина. ― Зачем ты собирался прийти ко мне?