Тогда я вскочил ― я никогда не узнаю почему, подстегнутый окриком Носа Мешком или, может быть, собственным страхом. Я промчался мимо Белого Гуннбьорна и слышал, как Эйнар и остальные, яростно крича, бегут за мной с мечами наголо.
На мгновение переход от яркого света в тусклый полумрак сыромятни ослепил меня, и я остановился, щурясь. Потом заметил мелькнувший отблеск серебра на поясе Вигфуса, который быстро взбегал по деревянной лестнице. Я бросился за ним, вытащив сакс, перепрыгивая за раз три ступеньки.
Он вбежал в узкую мастерскую и бросился за угол, в комнату с распахнутыми ставнями. Я не отставал, проклиная сносившиеся подошвы своих сапог, скользившие по деревянному полу, будто костяные лыжи по насту, и влетел прямо в стол, раскидав потрясенных учетчиков и их записки на бересте.
Оглушенный криками, грохотом и болью от ушиба челюсти, я увидел, что Вигфус добежал до конца комнаты, и решил уже, что настиг его, ― выхода тут не было. Кроме окна с открытыми ставнями, через которое он и перемахнул длинными ногами.
Ругаясь, я поднялся, кулаком в грудь ударил красномордого учетчика, попавшегося мне на пути, и бросился к тому же окну.
Под ним была короткая наклонная крыша галереи, выходившей на просторный двор сыромятни, окруженный сараями. Во дворе стояло множество чанов, деревянных рам, повсюду были натянуты веревки и толпились полуголые потные люди, которые подвешивали вонючие шкуры на длинные шесты или подкидывали дрова в огонь под кипящими чанами. Жара и острый запах вытеснили весь воздух, я дышал словно через мокрый лен.
Вигфус бежал по деревянному гонту. Он зацепился за веревку для белья и ковров, упал, покатился, и на миг мне показалось, что он свалится через край и с ним будет покончено.
Но ему удалось остановиться, он вскочил на четвереньки, будто какой-то диковинный паук, и оглянулся на меня. Я решил, что он сразится со мною, поэтому остановился и поднял меч. Он скривил рот в презрительной усмешке, резко выпрямился и побежал по короткой крыше, на миг замер и осмотрелся, потом прыгнул, вытянув руки во всю длину, с клинком в зубах.
Я разинул рот от удивления. Он должен был лежать на дворе сыромятни, и я надеялся, что голова у него попала прямо в бочку с мочой. Я подбежал к тому месту, но там никого не было. Потом я увидел веревку, натянутую между домами, попятился, глубоко втянул воздух и сделал воистину глупость, каковую можно оправдать лишь моей молодостью и внезапной угрюмой решимостью не упустить этого негодяя.
Я сунул сакс в зубы и прыгнул к веревке.
Долетел до нее, схватил, крутанулся ― как, должно быть, проделал и Вигфус ― и рухнул в квадратное отверстие с полуприкрытыми ставнями.
Я вдребезги расплющил хрупкую раму, почувствовал, как щепки впились в руку, и бросился в комнату, продираясь сквозь щепу, камышовый настил на полу и солому из тюфяка на кровати, разодравшегося под моими ногами. Упал, вскочил и, выхватив сакс, принялся бешено наносить удары, но комната была пуста, и единственное, что мне удалось, ― порезать себе язык и край рта.
Я увидел дверной проем, закрытый простой занавесью. Я разорвал ее и оказался в другом открытом коридоре, со множеством занавешенных дверных проемов. Ступеньки вели вниз, в темноту, тяжело пахнувшую сосной и мочой. Я почувствовал, что кровь и пот текут струйкой по лицу, и сплюнул. Жгучая боль в углу рта чувствовалась все сильнее. Я задыхался, был мокрым от пота, меня мучило отчаяние при мысли о том, что я упустил Вигфуса.
Я подбежал к первой комнате и в отчаянии откинул занавески на дверном проеме: ящики, тюки, крысы, дохлые и живые. Следующая комната тоже имела квадратное окно, яркий свет из которого падал на расщепленные обломки свежего дерева; в третьей комнате не было ничего, кроме соломенного ложа...
Комната с разбитым окном и осколками дерева, усеявшими пол. Вигфус прошел здесь.
Я подбежал к окну, сунул сакс под рубаху и осторожно выглянул наружу. На сей раз я пошел вверх, по наклонному подъему, крытому дранкой, горячей на жаре и такой сухой, что она хрустела, как лед. Дранка рассохлась и лежала неплотно, я то и дело оскальзывался и бранился.
Тут я увидел его ― красная рубаха порвалась, одна пурпурная обмотка волочилась сзади, а затейливые ленты на раздвоенной бороде развязались. Он дико глянул на меня и соскользнул вниз по черепице, затем исчез за ее краем.
Задница Одина, неужели он никогда не перестанет бежать? Я помчался следом, увидел короткую каменную стену, на которую Вигфус упал и по которой двинулся далее, хромая от боли и хватаясь за пах.
Люди на дворе сыромятни кричали, глядя на нас, а по другую сторону стены была улица. Я тяжело упал на стену. Мне удалось не удариться пахом, на мгновение я неуверенно качнулся, потом обрел равновесие, а Вигфус шел по осыпающемуся узкому хребту стены, раскинув руки для равновесия.
Тут я увидел Эйнара, Гуннара Рыжего и остальных, наполнивших двор сыромятни, но стена была слишком высока, чтобы они могли до него добраться.
Он увидел их в тот же миг, что и я, оценил положение одновременно с ними, выругался и, чтобы не подставиться под меч, который любой снизу мог в него бросить, спрыгнул по другую сторону стены, на улицу.
― Обойдите вокруг! ― крикнул я, и все кинулись вокруг построек, расталкивая локтями народ.
Они никак не успевали его догнать, потому я тоже спрыгнул, смягчив падение тем, что упал на лоток с грудой фруктов. Я вскочил, весь клейкий от сока, под брань лоточника. Похоже, повредил ногу ― и фрукты не уберегли.
Вигфусу пришлось не слаще моего, но он уже пустился бежать, когда я стремительным броском ухватил стелющийся конец его причудливой пурпурной обмотки.
С пронзительным криком он на бегу грохнулся лицом в пыль, попытался встать, яростно суча ногами. Его лицо, в грязи и крови, искажала бешеная злоба.
Потом я увидел, ужаснувшись до тошноты, белую, как кость, голову Гуннбьорна, который быстро пробирался сквозь толпу, расшвыривая кричащих людей, к своему ярлу. Вигфус с трудом встал, а Белый Гуннбьорн ухмыльнулся и направился ко мне, держа в руке меч. Я увидел, что глаза у него странные, бесцветные ― даже ресницы и те белые.
― Брось его, ― велел, задыхаясь, Вигфус, ― помоги мне... убраться отсюда. Эйнар на подходе.
Гуннбьорн цыкнул на меня, потом подставил плечо своему господину. Они отошли на пару шагов, когда я, чуть не всхлипывая от негодования и отчаяния при виде того, как они уходят, метнул сакс.
Меч пронесся по разделявшему нас пространству и ударил Гуннбьорна в спину. Гуннбьорн резко вскрикнул и рухнул, уронив Вигфуса.
Он беспомощно взмахивал рукой, пытаясь достать до спины. Вигфус выругался, оценив происшедшее, с трудом поднялся и, ковыляя, исчез в толпе. Я пытался пойти за ним, но боль в лодыжке вынудила меня заскрипеть зубами. Эйнар и остальные нашли меня растянувшимся на улице, в бессильной ярости колотящим кулаками по земле, с лицом в крови, соплях и поте.
Гуннар Рыжий перевернул меня, велел двоим мне помочь. Эйнар присел рядом с Гуннбьорном, который стонал и все пытался достать до своей спины.
― Вынь его, ― простонал он. ― Я не чувствую ног. Вынь его.
Вынимать было нечего. Сакс ― не метательный нож; тяжелая рукоять ударила Гуннбьорна в позвоночник и что-то серьезно повредила.
Эйнар перевернул Гуннбьорна на удивление осторожно, хотя следовало торопиться ― оставалось мало времени: наверняка скоро пожалуют местные, чтобы выяснить, из-за чего шум.
― Гуннбьорн, ― сказал Эйнар, ― ты умираешь.
― Кажется, так, ― выдавил тот сквозь стиснутые зубы.
Лицо у него было белое, как и костяного цвета под патиной пыли волосы, прилипшие к голове. Брови и ресницы тоже белые, а вот глаза не бесцветные, слегка лиловые.
― Я позволю тебе умереть мужчиной, ― сказал Эйнар, ― с добрым мечом в руке, чтобы ты получил свое место в Вальхалле.
Согласие промелькнуло во взгляде Гуннбьорна, головой пошевелить он уже не мог.
― Либо я могу оставить тебя здесь, ― продолжал Эйнар, ― и ты проживешь дольше, тебя отнесут в постель и немного поухаживают, прежде чем ты сдохнешь, как червь. ― Эйнар помолчал и пожал плечами. ― Может, ты даже выживешь. Я видал такое. У одного человека в Миклагарде было великолепное сиденье с навесом, его носили рабы после того, как ноги ему раздавило под кораблем, который он кренговал.