― Я надеялся, что он будет здесь и скажет вам сам, но, похоже, что-то случилось, ― сказал монах, по-прежнему любезно. ― В обширном мире разное случается, Синезубый тому пример, за всем не уследишь.
― Что было в ящике святого? ― тихо спросил Эйнар.
Мартин пожал плечами. Помолчал, потом ответил:
― Кости. Кое-какие записи, но не то, чего я ожидал. ― Он встал и подошел к маленькому сундуку, открыл его и вынул матерчатую суму, которая тихо звякнула. ― Боюсь, я разочаровал Брондольва, ― продолжал он с кривой улыбкой, исказившей его лицо так, что на миг оно стало уродливой маской. ― Он теперь ищет более... практичные... способы вернуть удачу Бирке, поскольку мои слабые попытки провалились.
― И что это были за слабые попытки? ― спросил Эйнар, подавшись вперед так, что черные волосы обрамили лицо, усилив природную бледность и превратив его глаза в глубоко запавшие бочаги. Мне вспомнился Эйвинд, видевший ворона Одина.
Мартин широко развел руками и улыбнулся.
― Я надеялся обрести великую святыню христианства, ту, которая сделала бы церковь в Бирке местом паломничества для христиан всего мира. Похоже, я ошибся.
― Что это за святыня? ― спросил Иллуги.
Темные бочаги Эйнаровых глаз не отрывались от лица Мартина, и от этого священнику было трудно сохранять улыбку. Тут я понял, что он лжет, и сердце у меня екнуло ― перед глазами стояла огромная гора серебра, клад Атли. В конце концов это может оказаться правдой.
Мартин простер свои тонкопалые руки ― в пятнах, похожих на следы ожогов ― и пожал плечами.
― Это вряд ли имеет значение, Иллуги, ― сказал он спокойно. ― Ты знаешь, как их много. Как и многие другие, эта оказалась подделкой. Ежели взять все костяшки святого Отмунда и собрать их, то увидишь чудо: окажется, что у него было по меньшей мере четыре руки.
Улыбаясь, он шагнул вперед и поставил перед Эйнаром матерчатую суму ― внутри что-то мягко хрустнуло.
― Брондольв благодарит тебя за твои старания. Ты волен идти, куда тебе угодно.
И все вокруг застыло, никто не пошевелился. Как если бы мы превратились в ледышки, и чем дольше этот миг тянулся, тем мучительнее становилась попытка пошевелиться.
Потом Эйнар схватил сумку и встал. Все встрепенулись и вот уже ничего не осталось, кроме движения, словно нас освободили от каких-то чар. Эйнар вышел, не сказав ни слова. Иллуги Годи, я это видел, чувствовал, что что-то случилось, но не мог понять в точности, что именно. Учтивость заставила его задержаться ровно настолько, чтобы поблагодарить Мартина и произнести обычные словеса и получить таковые же в ответ.
Со своей стороны я заметил, что глаза монаха метнулись ― всего один раз ― к двери. На ее задней стороне на крючке висел плащ с головной накидкой.
Эйнар ждал во дворе. Чистый, свежий, студеный ветер, выдувая из головы мысли о кознях и злоумышлениях, растрепал волосы, просвистел над плитами и сотряс маленькие ворота. Нас спокойно вывели наружу и подали фонарь. Никакого, значит, провожатого до гостевого дома у нас не будет.
― Ты мог бы получше поблагодарить за гостеприимство, ― упрекнул Иллуги Годи Эйнара, а тот лишь передернул плечами.
― Он платит серебром, а серебра нынче в городе ― что зубов у курицы. Он избегает споров и даже не исчислил по счетной палочке расходы. Он хочет, чтобы мы ушли, этот Брондольв Ламбиссон. Однако столь щепетильное дело он поручает монаху. Так что же с ним случилось такого неотложного, что он не смог прийти сам? ― Внезапно Эйнар повернулся ко мне. ― Что ты видел?
Я сразу же понял, что он имеет в виду: странное ощущение, словно ты ― оперившаяся чайка, сидишь на утесе и ждешь подходящего ветра, чтобы, доверившись новым крыльям, взмыть ввысь.
― Он лгал, ― сказал я уверенно, я знал это, как свои пять пальцев. ― А Брондольв, как ты и сказал, сидит где-то с кем-то. Поскольку сам он такой важный, стало быть, тот еще важнее. А поскольку, как я думаю, здесь, в этом городе, нет никого важнее него, стало быть, тот ― иноземец и, по меньшей мере, вождь... ― И я добавил: ― А монах ждал нашего ухода, потому как у него есть какое-то дело вне дома.
И я рассказал про плащ на внутренней стороне двери. Глаза Иллуги широко раскрылись, а Эйнар остановился так внезапно, что мы чуть не налетели на него. Он повернулся ко мне ― жесткая ухмылка играла на бледном лице. Лучше бы он не ухмылялся, потому как эта улыбка была хуже, чем ее отсутствие.
― Большинство людей думает по прямой линии, ― сказал он, голос его еле слышался за шумом города и ветром. ― Они видят только собственные действия, как единственную нить на ткацком стане Норн, которая завязывается узлом лишь тогда, когда они доверяют свою жизнь другим. Они смотрят двумя глазами, слышат двумя ушами, и так всю жизнь. ― Эйнар уставился на меня. ― Смотреть глазами другого ― свойство редкое, ему нельзя научиться. У кого есть этот дар, тому это пустяк, но пустяк весьма существенный для того, чтобы выжить и стать выше других. У тебя, полагаю, именно такой дар.
Я был ошеломлен, едва ли не раздавлен. В тот миг я почти любил этого большого и жестокого человека, Эйнара Черного, но даже тогда дар, за который он меня похвалил, вызвал воспоминание ― яркую, как лезвие, мысль: этот человек снес голову Гудлейву, почти без причины, просто потому что мог.
Мы дотопали до северных ворот и уже почти миновали их, когда из темноты выросла тень, надвинулась на нас, позади ― другие. Я узнал Гуннара Рыжего, Кетиля Ворону, Нос Мешком, Колченога и остальных ― глаза дикие, волосы встрепанные, и все трезвые.
Лицо Гуннара Рыжего, еще более мрачное от игры тени и света лампы, надвинулось на Эйнара.
― Ульф-Агар исчез. Стейнтор говорит, его увели какие-то люди.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
― Они были при оружии! ― рявкнул Стейнтор. ― Вооружены, хотя находятся в городе, Эйнар!
Он приподнял руку ― ткань на предплечье была распорота и окровавлена, края разреза теребил ветер.
Вокруг стояли Эйнар, я, Иллуги и остальные, мрачные, как камень.
― Кто? ― спросил Эйнар.
Стейнтор пожал плечами. Один его глаз заплыл ― как щелка.
― Шестеро, может, семеро, ― ответил он. ― Мы ушли из пивного дома, они за нами. Даны, так показалось Ульф-Агару да и мне тоже, ищут приключений, мы-то сами никого не задевали.
― Пошли туда! ― проревел Скапти Полутролль. ― С оружием или без оружия, я их в порошок сотру.
В ответ раздалось кровожадное фырканье, кое-кто начал было проталкиваться по деревянным мосткам мимо Эйнара, однако тот выставил руку и остановил варягов.
― Стойте. Сначала кое-что выясним. Стейнтор, почему они забрали Ульф-Агара? И где это случилось?
Стейнтор осторожно потрогал глаз, искоса глядя на Эйнара.
― То-то и странно. Они набросились на нас, и мы решили, что это просто драка. Я, будучи не сильно пьян, не очень-то отмахивался, а вот Ульф с ходу взялся за дело. Тут, смотрю, у них ― оружие. Длинные такие клинки ― слишком длинные, чтобы их можно было спрятать под плащом и пронести в город. Кто-то закрыл на это глаза.
― А тебе теперь и закрывать незачем! ― крикнул кто-то сзади, и послышался смех. Стейнтор сплюнул и снова потрогал глаз.
― Будь это лезвие, не стоял бы я тут с вами. Но мне врезали рукоятью. Сбили с мостков прямо в грязь и дерьмо. Я вынырнул, гляжу, они волокут Ульфа прочь, а он и не дергается, висит промеж двоих. Наверное, уже неживой.
Все примолкли.
― Что ты делал дальше? ― спросил наконец Эйнар. ― Так и стоял, пока не обсох?
― Нет, не стоял, ― с жаром возразил Стейнтор. ― Я пошел за ними, решил, что они оберут Ульфа, а потом бросят. Мало ли почему они к нему пристали, откуда мне знать ― всем известно, какая он заноза.
― Точно, ― кивнул Эйнар, и его поддержали общим хриплым гоготом. ― Однако они его не бросили, иначе сейчас мы врачевали бы его синяки.
― Ага, ― кивнул Стейнтор. ― Они приволокли его к одному из складов в главной гавани. Там было много народу и два корабля с высокими носами, вызолоченные, побольше «Сохатого», а еще вчера их там не было.