А Кельвин, словно не слыша слов Джиллета, продолжал как ни в чем не бывало:
— Этот Рив — известный любитель совать нос в чужие дела! Все так говорят. По-моему, было бы очень неплохо положить этому конец. И пусть даже это всего лишь сплетни, но и подобные сплетни мне неприятны. Так что я непременно с ними покончу.
— И ничего удивительного, — дудел в свою дуду Джиллет, хотя голос у него уже начинал дрожать от сдерживаемых слез, — что эта женщина не желает выходить за тебя! Скорее уж можно удивляться тому, что она до сих пор себя не убила, предпочтя смерть твоим гнусным ласкам.
— Дурачина! — выплюнул презрительно Кельвин, мгновенно обозлившись. — Она не совершает самоубийства, потому что я этого ей не позволяю. — Он, однако, очень быстро взял себя в руки и продолжал уже спокойно: — А у тебя все-таки была одна не такая уж и глупая мысль: сильный человек, который расходует свои силы только на слабых противников, вскоре и сам становится слабым. Вот я и решил сразиться с более сильным соперником. Да к тому же и пользу принести — избавить мир от этого Рива Справедливого.
А теперь говори, как ты предполагал впутать своего родственничка в это дело, и я, возможно, разрешу тебе его вызвать! — Дивестулата грубо расхохотался. — Уж тогда-то вы оба — и ты, и моя жена — точно будете спасены! Ха-ха-ха!
И тут Джиллет сломался и заплакал, осознав собственное бессилие и глупость. Он ведь так и не понял, что Дивестулата намерен оставить его в живых, тем более вдова Гюшетт сказала, что Кельвин непременно его убьет. Захлебываясь слезами, виня во всем самого себя и взывая к милости Кельвина, он рассказал ему правду.
— Я никакой не родственник Риву Справедливому. Это невозможно. Я заявил о родстве с ним, потому что так мне велел алхимик, у которого я просил всего лишь приворотное зелье, надеясь завоевать сердце вдовы. Но этот алхимик убедил меня, что действовать нужно по-другому…
В эту минуту Джиллет просто не способен был понять, что остался в живых только потому, что Кельвин Дивестулата ему не поверил.
А ведь именно потому, что Кельвин ему не верил, разговор их шел очень трудно. Кельвин требовал от Джиллета признать родство с Ривом, но Джиллет это родство отрицал. Кельвин настаивал; Джиллет возражал. Наконец Кельвин, утратив самообладание, стал жестоко избивать его. Джиллет кричал и плакал, потом потерял сознание, и Кельвин ушел.
Свеча так и осталась гореть.
Затем ее заменили — один раз, второй, третий… Потом еще и еще, так что в темноте Джиллет не сидел, однако он ни разу не видел, как свеча догорает до конца и кто-то ее меняет. По неведомой ему причине это каждый раз происходило, когда он лежал без сознания. Причем старые огарки со скамьи не убирали. И в итоге у него появилась возможность как-то вести счет дням или часам своего пребывания в темнице. Однако же, не зная точно, сколько горит каждая свеча, он мог лишь по растущему ряду огарков на скамье догадаться, что находится здесь уже довольно давно. Кормили его явно тоже в разное время суток, так что нельзя было предугадать, когда именно принесут еду. Иногда ее приносил сам Дивестулата, иногда — вдова. Порой она раздевалась и ложилась с ним рядом, орошая слезами его хладное тело. Порой он совершенно сбивался со счета — ведь только свечные огарки могли служить ему каким-то ориентиром, однако же он так и не знал, сколько же горела та или иная свеча.
«Кем тебе приходится Рив Справедливый?»
«Как ты с ним связываешься?»
«Почему он все время сует нос в чужие дела?»
«В чем источник его силы?»
«И кто он вообще такой?!»
Увы, бедный Джиллет не знал ответа ни на один из этих вопросов.
И это незнание служило постоянным поводом для продолжения истязаний; мало того, оно непосредственным образом угрожало теперь самой его жизни. Однако же именно это незнание в итоге, возможно, и спасло его. Не получая ответа на свои вопросы, Кельвин постоянно держал Джиллета в центре своего внимания, а порой и развлекался, заставляя пленника и вдову в его присутствии «кувыркаться в постели», как он выражался. На самом же деле фантазия Кельвина, не получая конкретных ответов, распалялась все больше, а полнейшая неосведомленность Джиллета относительно намерений Рива Справедливого по-прежнему держала Кельвина на крючке. Ему было невдомек, что жители Предмостья, в данном случае проявившие редкостную осторожность и неболтливость, давно призвали Рива на помощь именем Джиллета.