Еще несколько мгновений Рив Справедливый не мигая смотрел на Кельвина своими темными бездонными глазами, а потом молча повернулся и пошел к двери.
Невнятный вопль вырвался у Кельвина из горла. Он схватил первый попавшийся под руку предмет — бронзовое пресс-папье, достаточно тяжелое, чтобы раскроить человеку череп, — и швырнул в Рива.
Пресс-папье угодило Риву в основание черепа. Удар был страшен, и Рив, споткнувшись, упал на колени.
Кельвин мгновенно выскочил из-за стола и набросился на нежданного гостя. Одной рукой он схватил Рива за волосы и рывком поставил на ноги, а другой — нанес ему удар такой силы, что вполне мог бы его убить, будь Рив немного послабее.
Кровь хлынула у Рива изо рта. Он отшатнулся; ноги под ним подкосились: казалось, они не в силах выдержать его вес, а руки бессильно повисли. Похоже, он был не в силах оказать Убивцу хоть какое-то сопротивление.
И, окрыленный победой, Дивестулата снова бросился на Рива, ибо его душил гнев и терзал страх.
Он обрушивал на своего противника удар за ударом; он бил его по голове, в грудь, в живот. Прямо-таки пришпиленный этими страшными ударами к одному из книжных шкафов, которыми Рудольф Гюшетт некогда любовно обставил свой кабинет, Рив лишь шатался и дергался, но избежать пытки не мог. И ответных ударов не наносил. И не предпринял ни единой попытки как-то отбить атаку Кельвина. Через несколько минут лицо его превратилось в кровавую маску; сломанные ребра потрескивали; сердце работало с перебоями.
Но он все так же держался на ногах и ни разу не упал на пол.
И по-прежнему не сводил с Кельвина своих страшно потемневших бездонных глаз. Было очевидно, что он все понимает и ни на какие компромиссы идти не собирается.
В конце концов Кельвин не выдержал этого спокойного холодного взгляда, в котором не было ни капли страха, и, взбешенный донельзя, с новой силой накинулся на Рива. А потому и не услышал, как дверь кабинета резко распахнулась.
Надо сказать, что жертвы его, преодолев свой страх, совершенно перестали таиться. К тому же открыть эту дверь потихоньку ни у Джиллета, ни у вдовы просто не хватило бы сил. Вдова собрала все свои силы и всю свою волю, поддерживая Джиллета, который даже стоять не мог; ей пришлось буквально тащить его на себе. А сам Джиллет благодаря последним искрам любви и отваги изо всех сил старался удержать в руках старинную и отчасти декоративную алебарду — единственное оружие, которое он и вдова сумели отыскать в огромном доме.
Шаркая ногами, точно жалкие калеки, и почти умирая от невероятного напряжения, они из последних сил преодолели расстояние от двери кабинета до письменного стола и остановились у Кельвина за спиной.
Они двигались страшно медленно и неуверенно, но с каким-то отчаянным упорством, и Рив, увидев их, терпеливо ждал, позволяя своему противнику наносить один страшный удар за другим. И тут наконец Джиллет, собравшись с силами, замахнулся алебардой и размозжил Дивестулате череп. Убивец мертвым рухнул к ногам Рива Справедливого.
И тогда Рив, несмотря на заливавшую лицо кровь, что струилась из десятков страшных ран, улыбнулся.
А Джиллет и вдова Гюшетт дружно потеряли сознание.
Рив наклонился, вытащил у Кельвина из-за обшлага носовой платок и, прижимая его к лицу, подошел к письменному столу. Там он обнаружил графин с бренди и стакан, из которого пил Дивестулата, и наполнил его. Затем вынул из шкафа второй стакан, тоже его наполнил и поднес оба стакана мужчине и женщине, спасшим его от смерти. Он по очереди приподнял каждому голову и помог сделать несколько глотков; после этого оба оказались уже в состоянии сесть, самостоятельно взять стакан и выпить его содержимое.
Убедившись, что с ними все в порядке, Рив отыскал на столе Дивестулаты колокольчик и позвонил. На звонок явился дворецкий, встревоженный поздним звонком, и страшно испугался, увидев, что произошло в кабинете.
— Я — Рив Справедливый, — сообщил ему Рив. — Перед смертью Кельвин Дивестулата признался мне в совершенных им преступлениях, и в частности в том, что получил право на владение этой усадьбой в результате самых бесчестных махинаций. Он признался также и в том, что беззащитную женщину и законную хозяйку этого дома, вдову Гюшетт, превратил в свою жертву, жестоко мучил ее и удовлетворял с нею самые свои грязные желания. Он признался, что бросил в темницу и подверг ужасным пыткам моего родственника, Джиллета из Предмостья, не имея на то никаких законных оснований. Я готов под присягой передать членам городского магистрата признание Кельвина Дивестулаты и сообщить им, что он был убит с моей помощью и при попытке убить меня самого. С этой минуты вдова Гюшетт вновь становится хозяйкой своего дома и всего своего имущества, а также слуг и арендаторов. Если же ты и те, кто у тебя под началом, откажетесь должным образом служить ей, вам придется отвечать и перед судом, и передо мною, Ривом Справедливым. Ты понял меня?
Дворецкий, разумеется, мгновенно все понял. Слугами у Дивестулаты были люди хотя и очень молчаливые, но весьма неглупые и умелые; возможно, кое-кто из них и принадлежал к категории изгоев, но глупцов среди них не водилось. Так что Рив мог вполне спокойно оставить бесчувственных Джиллета и вдову на полу в кабинете; там они были в полной безопасности.
Вот только они никогда больше его не видели.
Как и обещал Рив, он незамедлительно переговорил с членами городского магистрата. И уже ранним утром те прибыли в усадьбу с отрядом пикейщиков и с целым ворохом судебных постановлений. Они подтвердили, что получили свидетельские показания от Рива Справедливого, и занялись просмотром гроссбухов Дивестулаты, в результате чего тут же получили реальные доказательства того, что сказал им Рив. Ну а Джиллет и вдова подтвердили остальное. Но сам Рив исчез и больше в Предмостье не появлялся. Вместе с его исчезновением закончилась и та история, что заставила его прийти туда. И теперь о нем рассказывали уже совсем другие истории.
В общем, все было так, как и всегда, раз дело касалось Рива Справедливого.
Сразу же после окончания судебных слушаний из жизни Джиллета навсегда ушла и вдова Гюшетт. В тот страшный час именно она освободила Джиллета из оков, вывела из темницы и практически на себе притащила в кабинет Дивестулаты, дабы он мог совершить свой первый и последний в жизни настоящий подвиг. Однако же, как она говорила и прежде, после смерти любимого мужа она не пожелала снова выйти замуж; а после того, что сделал с нею Кельвин Убивец, даже видеть рядом с собой мужчин не могла. Правда, чтобы как-то отблагодарить Джиллета, она полностью выплатила его долг ростовщику. А затем закрыла для него двери своего дома. Как, впрочем, и для всех других представителей противоположного пола с их приворотными зельями и надеждами завоевать сердце хорошенькой вдовушки. В скором времени большой господский дом превратился в своего рода приют, где попавшие в беду, а порой и совсем пропащие женщины всегда могли обрести кров и хлеб и прибегнуть к помощи вдовы; а больше там никого не привечали.
А Джиллет, сперва уверенный — и, возможно, искренне, — что будет любить вдову Гюшетт до конца дней своих, вдруг обнаружил, что совершенно по ней не тоскует. Да если честно, он и Рива Справедливого старался не вспоминать. В конце концов, что у него, бедного крестьянина, с ними общего? Вдова слишком богата, а Рив слишком суров и строг. К тому же Джиллет считал, что и так выиграл немало: историю о своем приключении и понимание того, сколь велика сила воображения.
В тех историях, что рассказывали о нем и Риве Справедливом, упоминалось, разумеется, что это именно он, Джиллет из Предмостья, нанес страшный удар Кельвину Убивцу и сразил его наповал.
И теперь воображение подсказывало Джиллету, что Рив Справедливый все-таки приходится ему родственником.