— Но у меня только один фонарик! И он мне понадобится, чтобы найти нужный туннель и выйти отсюда. А значит, мне придется оставить тебя в темноте.
— Я это учел, Мерикалис.
— Но…
— Ступай, — сказал Хранитель. — Не беспокойся обо мне. Я ведь не ребенок и вполне могу посидеть несколько часов в темноте. Да ступай же! — повторил он. — Уходи. И немедленно. А потом вернешься за мной, хорошо?
Ему было страшно, он не мог этого отрицать. Он был уже слишком стар, да и темпераментом отличался спокойным, так что для него было совершенно неестественно проводить ночь в подобном месте — глубоко под землей, где воздух казался сухим и пыльным и одновременно каким-то липким, а острый гнилостный запах немыслимой древности так и лез в ноздри. Как же сильно отличалось все это от его любимой гостиной, где его со всех сторон окружали полки с книгами, на столе стоял кувшин с вином и все вокруг было таким знакомым! Здесь же, в непроницаемой тьме, он был волен вообразить себе любых отвратительных тварей, обитателей подземных глубин, — белых безглазых жаб, бесплотных крошечных ящерок, неторопливых задумчивых пауков, беззвучно спускающихся по толстой шелковистой паутине с невидимых сводов каменного потолка… Дириенте замер посреди комнаты: ему показалось, что он видит гладкую толстую змею с блестящей бледной шкурой и слепыми синими глазами, яркими, как сапфиры; змея появилась из колодца в полу и поднялась вертикально в воздух прямо перед ним; она грозно шипела, раскачиваясь, явно готовая напасть… Вот только не было там никакого колодца, и никакой змеи тоже не было.
Он весь взмок. Легкая рубаха плотно облепила тело — точно саван, подумалось ему. Стоило вздохнуть, и ему казалось, что клочья паутины сами собой лезут в рот и попадают прямо в легкие. Тьма была такой плотной, что даже вроде бы пульсировала, больно ударяя по его широко открытым глазам, которыми он тщетно пытался хоть что-то разглядеть; наконец он заставил себя закрыть глаза, и стало немного легче. Вокруг слышались какие-то непонятные звуки, какое-то эхо отдавалось от каменных стен; в темноте словно кто-то жевал или мурлыкал себе под нос, неторопливо тикали какие-то невидимые часы, что-то шуршало и струилось по стенам — должно быть, песок сыпался сквозь всякие отверстия и щели в каменной кладке. Но порой Дириенте ощущал грозное покачивание и дрожь камней, сопровождавшиеся странным гнусавым пением, точнее, гудением, и это было страшнее всего: ему казалось, это сам храм, разгневанный вторжением человека в его заповедные глубины, готовится рухнуть и раздавить нечестивца. Нет, это всего лишь шаги Мерикалиса далеко в туннеле, убеждал себя Дириенте. Это он там шумит, пробираясь к выходу из шахты.
Через какое-то время он все же решился сдвинуться с места и стал ощупью пробираться к противоположной стене усыпальницы, где стояли саркофаги. Он шел очень медленно и осторожно, держась рукой за грубую каменную стену, чтобы не потерять направления. Но все же каким-то образом его потерял, ибо вместо угла под пальцами его вдруг оказалась пустота; когда же он попробовал двинуться дальше, то нащупал лишь вход в неизвестный ему туннель. Дириенте тут же застыл на месте, пытаясь вспомнить, где же в этой непроницаемой тьме могут находиться саркофаги. Он был уверен, что шел правильно, что гробы стоят именно в этом углу, и совершенно не мог понять, почему же их там не оказалось. Сперва он хотел было вернуться назад и проверить еще раз. Возможно, он все-таки потерял направление, случайно двинувшись в противоположную сторону. Но потом решил пойти дальше, мимо входа в туннель, стараясь постоянно касаться рукой стены и очень медленно переставляя ноги: ему все время мерещились разверстые пасти невидимых колодцев в полу усыпальницы. Наконец его колено обо что-то ударилось. Вот они! Да, он добрался до саркофагов! Сомнений быть не могло!
Дириенте опустился на колени, судорожно схватился за край ближайшего гроба и наклонился вперед, чтобы заглянуть туда.
Удивительно, но теперь он кое-что видел! Во всяком случае, ему стали видны острые угловатые очертания скелета инопланетянина. Разве это возможно? Может быть, глаза его постепенно привыкли к темноте? Нет, дело не в этом. От саркофагов исходило слабое чуть красноватое свечение. Вот почему он теперь действительно что-то видел и мог рассмотреть останки продолговатого тела, лежавшего в гробу.
Иллюзия? Возможно. Возможно, даже галлюцинация.
Ничего более странного ему за всю жизнь переживать не доводилось. Он чувствовал, что вот-вот может случиться все что угодно. Это же какое-то волшебство! Здесь явно не обошлось без магии! Поймав себя на столь крамольных мыслях, Хранитель только подивился: как это он умудрился мгновенно рухнуть в бездну иррационального? Ведь он никогда не имел склонности к поэзии. И в магию не верил. И все же… все же…
Свет стал ярче. Скелеты так и сверкали в темноте. С фантастической ясностью он видел гребешки на головах инопланетян и острые наросты у них на локтях, их угловатые, шишковатые позвонки… И все это словно горело каким-то алым пламенем, так что он мог рассмотреть любую деталь. И ему, как и прежде, казалось, что пустые глазницы инопланетян смотрят на него, как живые, и в них светится и яростно кипит разум.
— Кто вы? — спросил Хранитель. Вопрос этот невольно сорвался у него с губ. — Откуда вы сюда явились? Зачем вам понадобилось совать нос в наши мерзкие дела? А впрочем, были ли у вас носы?.. — Голова у него как-то странно кружилась. Должно быть, из-за спертого воздуха. В подземелье явно не хватало кислорода. Он вдруг засмеялся — пожалуй, чересчур громко и раскатисто. — Ты Оберитх, да? Или Олиматх? Но ведь в центральном гробу — точно Вонубиус, верно? Самый высокий, глава вашей миссии…
Он вздрогнул от неожиданно пронзившего душу болезненного ужаса, отчаяния, растерянности. Собственные грубые шутки испугали его. Он зарыдал и довольно долго не мог взять себя в руки.
— Нет, — сурово промолвил он наконец. — Этого быть не может! Вы — не они. Я не верю, что это ваши истинные имена.
Но никакого ответа из саркофагов не последовало.
— Вы, возможно, какие-то другие инопланетяне, — со странной свирепостью продолжал убеждать мертвецов Дириенте. — Вы просто случайно оказались на Земле и случайно заглянули сюда — как-то прекрасным полуднем вам захотелось посмотреть, что тут такое, но потом вы горько об этом пожалели, верно?
Ответом ему по-прежнему была тишина. Хранитель, скорчившись, прижался щекой к сухому холодному камню саркофага. Он весь дрожал.
— Поговорите со мной! — молил он. — Что я должен сделать, чтобы вы со мной заговорили? Может быть, вы хотите, чтобы я произнес молитву? Ну что ж, хорошо. Я помолюсь, если вы этого хотите.
И тем особым голосом, каким всегда произносил слова молитвы во время вечернего ритуала, он медленно выкликнул три священных имени:
— Оберитх… Олиматх… Вонубиус!
Ответа не последовало. И он с горечью заметил:
— Значит, это не ваши имена? Или вы просто не желаете на них откликаться?
Он гневно посмотрел во тьму.
— Зачем вы здесь? — снова спросил он, уже начиная сердиться. — И почему именно Мерикалис должен был вас обнаружить? Ах, будь он проклят, этот Мерикалис! И зачем только ему понадобилось мне о вас рассказывать?
И снова он не услышал ответа, но почувствовал, что вокруг начинает происходить нечто странное. Извивающиеся, как змеи, полосы мерцающего света поднялись над тремя гробами. Эти языки холодного пламени плясали перед ним, как бы призывая его не двигаться и сосредоточить все свое внимание. И Хранитель, прижав ладони ко лбу и склонив голову, послушно позволил всем прочим мыслям покинуть его душу; душа его теперь напоминала пустую раковину на темном полу усыпальницы. И он в восторге и ужасе преклонил колена, ибо все вокруг него стало стремительно меняться: стены усыпальницы растаяли, исчезли, а его неведомым образом вынесло на поверхность земли, и теперь он стоял под лучами теплого золотистого солнца и дышал чистым сладким воздухом…
Да, денек был отличный — ясный, теплый, прозрачный; такие бывают только весной и запоминаются надолго. И тем более отвратительным показалось Хранителю то, что творилось вокруг. Отовсюду до него доносились грубые сердитые голоса людей: