Чрезвычайно удаленное от центра и живущее слишком скромной жизнью, чтобы привлечь к себе внимание бандитов или завоевателей, графство Илэнд, в общем, вполне обеспечивало себя и даже имело кое-какие излишки для торговли и обмена — если, конечно, кому-то из странствующих торговцев удавалось перебраться через горы и по дороге, вьющейся вдоль опушки леса Исунг, прийти в Йорун.
Порой между обитателями Илэнда случались, конечно, ссоры, перебранки и даже вооруженные столкновения, но в основном жили они мирно и дружно, стараясь помогать друг другу. Местный священник отправлял все необходимые обряды и освящал все, что нужно было освятить, а в свободное время занимался самой обыкновенной торговлей. Мировой судья возглавлял собрания графства, производил аресты преступников и наказывал их, что, впрочем, случалось крайне редко, а также осуществлял справедливый суд между теми спорщиками, что являлись к нему сами по доброй воле. Он же собирал и налоги, большая часть которых шла королю.
Эта его обязанность была, разумеется, не слишком по душе остальным жителям, однако людям пришлось смириться с налогами, как пришлось им смириться и с собственными недугами, и с болезнями животных и растений, и с тем, что к старости сила любого живого существа постепенно иссякает.
Но в целом, как уже говорилось, жизнь у обитателей Илэнда была вполне благополучной, а смерть — легкой.
И тут явились гоблины.
Первым о них сообщил жителям Йоруна охотник Орик. Преследуя оленя на дальних вересковых пустошах Мимринга, он еще издали заметил нечто странное и решил подойти поближе и поглядеть. Однако гончие его вдруг отказались идти в ту сторону; они крутились и прыгали возле Орика, отчаянно скулили и, сколько он ни свистел и ни ругался, дальше так и не пошли. Молодой охотник плюнул и с отвагой и безрассудством юности двинулся дальше один.
Казавшийся издали странный предмет оказался маленькой крепостью из черного камня. В стенах ее не было не только дверей, но, похоже, и окон. Крепость занимала примерно акр земли, но имела какую-то на редкость неправильную, даже, пожалуй, отталкивающую форму. Стены ее были высотой в три человеческих роста; крыша сложена из неровных слюдяных плит; сторожевые башни по углам торчали как-то криво, и между ними виднелось множество каминных труб, среди которых не было ни одной похожей на другую. Там были трубы тонкие и длинные; толстые и приземистые; с неровными, зубчатыми краями; конусо- и куполообразные — в общем, самой различной формы, но все исключительно безобразные и какие-то кривоватые.
Пронзительный промозглый ветер воровато шуршал в зарослях вереска и дрока, поднимая в воздух комки серых сухих водорослей, выброшенных морем на берег, и это унылое зрелище то и дело скрывалось в дыму, клубами валившем из каминных труб. Орик уловил запах какого-то странного жаркого, и запах этот вызвал у него не приступ голода, а скорее тошноту. Ему стало не по себе, и он поспешил уйти оттуда.
В ту ночь ему пришлось устроить привал у костра, ибо до дома было еще неблизко, но спал он плохо, как бы вполглаза, и его мучили кошмарные видения: невысокие уродливые тени метались вокруг в неровном свете костра, слышалось какое-то невнятное бормотание и хихиканье, да и гончие его не спали, а скулили и жались к нему, поджимая хвосты.
— Но это же невозможно! — возразил Орику мировой судья, внимательно его выслушав. — Крепость же должен был кто-то строить, а уж строителей бы сразу заметили. Но ты утверждаешь, что не видел ничьих следов — ни людских, ни оставленных повозками, верно?
— Если эта крепость создана обитателями Сумеречных болот, то в ее внезапном появлении ничего невозможного нет, — мягко промолвил священник. — Нам необходимо отправиться туда и посмотреть собственными глазами.
Итак, возглавляемый охотником, судьей и священником отряд самых храбрых мужчин Йоруна вышел в путь. По большей части люди были вооружены ножами, топорами, косами да цепами, но кое у кого имелись все же старинные мечи или алебарды, принесенные еще дедом или прадедом того или иного счастливчика с одной из великих войн маркграфа. Люди довольно скоро отыскали на вересковой пустоши тот безобразный замок, о котором рассказывал Орик, и остановились у его стен, дрожа под мелким холодным дождем. Судья несколько раз призывно крикнул, несколько раз протрубил в рог, затем объехал вокруг замка, то и дело стучась в его стены, но никто ему так и не ответил.
Орик чувствовал: ему необходимо доказать всем, что к нему вернулась былая храбрость, а потому велел приятелям подсадить его и залез на крышу замка. Острые края слюдяных пластин в кровь изрезали ему руки и изодрали крепкие кожаные штаны, пока он полз по крутому скату крыши к той каминной трубе, над которой вроде бы дыма видно не было. Когда же он наконец заглянул в трубу, страшный жар опалил ему глаза, но он успел увидеть, как глубоко под ним, точно в преисподней, светятся белым светом раскаленные угли, над которыми пляшет голубоватое пламя. Орик быстро сполз с крыши и сообщил:
— Никто из нас этим путем внутрь никогда не проникнет!
Его окровавленные ладони вскоре сильно воспалились и очень долго не заживали.
Ничем не смог помочь людям и священник со своими молитвами и обрядами — ни в тот день, ни потом.
И люди вернулись домой. Вот только мир их с этого дня страшным образом переменился. Теперь он был исполнен горя и печали, ибо в семьях вдруг странным образом стали пропадать дети. Особенно на удаленных фермах. Только что отнятые от груди младенцы исчезали по ночам прямо из колыбелей! Оказалось, что даже если ставни и двери крепко заперты изнутри, щеколды в них приподнимаются сами собой, и внутрь прокрадывается некто, отлично видящий в темноте, оставляя на мягкой земле следы маленьких узких ступней с длинными, похожими на когти пальцами. Ни одна гончая не желала идти по этим следам! И все следы, сразу за селеньем исчезая в зарослях вереска, вели к загадочной черной крепости!
Священник провел немало дней и бессонных ночей за чтением своих мудрых книг. Он читал их и при свете солнца, и при свете свечей и через некоторое время провозгласил:
— Я думаю, там поселились гоблины. А вот для чего им понадобились наши дети, этого нам лучше не знать!
И много раз в последующие месяцы и годы в сумерках или при лунном свете люди видели этих тварей, неслышно шнырявших вокруг. Гораздо реже им доводилось услышать их голоса — невнятное бормотание или отвратительное хихиканье.
В итоге они сумели составить некий приблизительный портрет гоблина, сотканный из множества отрывочных наблюдений: это было прямоходящее существо на тощих ножках ростом не более пяти футов, с большой безволосой головой, острыми ушами и чудовищно безобразным носом. Глаза у гоблинов светились в темноте, как яркие фонари. И никто из людей ни разу не попал в гоблина ни камнем, ни копьем, ни стрелой, пущенной из лука.
Впрочем, на взрослых людей и животных гоблины не нападали. Они воровали зерно с полей, фрукты из садов, молодняк с пастбищ, но с подобным ущербом можно было еще как-то мириться; во всяком случае, он был не страшнее того, какой наносили хозяйству вороны или волки. Самым ужасным было то, что в семьях продолжали исчезать маленькие дети и даже грудные младенцы!
Родители изо всех сил старались уследить за своим малышом; они по очереди несли ночную вахту возле его колыбельки, но в итоге усталость все же брала свое, особенно когда после бессонных ночей людям приходилось заниматься тяжким крестьянским трудом. А дети постарше и вовсе в сторожа не годились: они то и дело засыпали или же с воплями убегали прочь, когда ставни вдруг с грохотом распахивались и в оконном проеме возникала ужасная оскаленная физиономия гоблина. Собаки же редко осмеливались лаять на этих воров, а гоблину хватало одной минуты, чтобы схватить ребенка и исчезнуть.
В первый год жители Илэнда еще боролись. Дважды они с помощью таранов пытались пробиться в замок гоблинов, но любой таран разлетался в щепки. Пытались они отыскать и гоблинские туннели, из которых те внезапно выныривали на поверхность и столь же мгновенно в них исчезали. Но людям попадались только барсучьи норы, и ни одна собака не могла взять след гоблина, а в болотистых низинах на вересковых пустошах терялся и вообще любой след.