Эрнест бросился к ней, закричал, что в дом ей ходить нельзя, что сейчас рухнет крыша, но она, казалось, не слышала и снова ринулась в горящее помещение. Ему пришлось силой вытащить ее наружу, хотя она всячески сопротивлялась, пытаясь высвободиться и горестно причитая.
— Я поднял тревогу! — кричал он ей. — Помощь близка! Позаботьтесь лучше о детях!
И в ту же минуту у него за спиной послышался треск веток: кто-то первым поспешил им на подмогу. Эрнест обернулся, до слез благодарный тому, кого в темноте принял за юношу, и крикнул:
— Поищите где-нибудь лестницу! Придется передавать ведра с водой по цепочке, пока не приедет пожарная машина! А кстати, где здесь можно набрать воды? Элис?.. Это вы?
Да, это действительно была Элис — в брюках, старом свитере и грубых башмаках на толстой подошве. На фронте он часто встречал женщин в брюках или бриджах, но с тех пор, пожалуй, ни одной не видел в мужской одежде и уж никак не ожидал увидеть в провинциальном Уэлстоке даму в подобном костюме. Эрнест даже немного растерялся и не сразу избавился от растерянности, когда появились и другие помощники. Освещенные сумрачным заревом пожара, люди сбегались со всех сторон, таща ведра и бесценные лестницы.
— Я позабочусь о ней и о детях, — сказала Элис. — Уведу к нам, успокою. А вы постарайтесь все как следует организовать здесь. Там, за домом, есть насос.
Ее хладнокровие отрезвило Эрнеста; скачущие галопом мысли несколько успокоились. Он стал быстро и четко отдавать приказания. К тому времени, как пожарная машина загрохотала наконец по разбитой дороге, ведущей к дому Гибсонов, они успели настолько пропитать водой уцелевшую часть тростниковой крыши, что она так и не загорелась, а юный кучер Роджер, несмотря на густые клубы дыма и пара, первым забрался на крышу и принялся оттуда гасить пылающие ставни.
Поняв, что пожарные уже подключили брандспойт, Эрнест наконец очнулся и понял, что глаза его полны слез. Отчасти это было, конечно, вызвано едким дымом, но в основном его потрясла та трагедия, которая постигла и без того несчастную невинную семью.
— Теперь уже можно пойти и немного передохнуть, — послышался рядом с ним чей-то тихий голос. — Господи, вы и так просто чудо сотворили! Без вас тут все уже давным-давно бы сгорело.
Он поднял затуманенный взор и увидел перед собой Элис. И заметил, что не только он, но и все прочие добровольные помощники смотрят на нее. На некоторых лицах было написано явное неодобрение: «Внучка священника? В брюках? Ужасно!»
Он прямо-таки слышал, как эти слова произносит тетя Аглая. Вдруг ему вспомнились слова Тинклера насчет странного блеска в глазах леди Пик… А где, кстати сказать, сам Тинклер? Впрочем, вон он, разговаривает со Стоддардами.
— Я больше не желаю жить под одной крышей с этой особой! — вырвалось вдруг у Эрнеста. — Знаете, что она сказала, когда я сообщил ей, что горит дом миссис Гибсон? Она сказала, что «это кара Господня»!
— Вам вовсе не обязательно возвращаться домой, — тихо ответила Элис. — Во всяком случае, сегодня. Я могу устроить вас в одной из наших гостевых комнат. И приготовить вам ванну. Вам она очень понадобится.
И тут Эрнест впервые заметил, что с головы до ног покрыт копотью и сажей.
И измучен до изнеможения.
— Хорошо, — пробормотал он. — Спасибо. Только скажите Тинклеру, ладно?
Странно, но в течение тех нескольких часов, что еще оставались до утра, он впервые за несколько лет спал совершенно спокойно и его не мучили те ужасные сны.
Было уже совершенно светло, когда он, открыв глаза, обнаружил, что лежит на узкой кровати в небольшой комнатке под самой крышей и на нем — о, Господи! — абсолютно ничего нет. Он стал мучительно вспоминать. Элис, извинившись за то, что ей не хочется беспокоить деда, который уже снова лег, и искать у него в шкафу чистую ночную рубашку, подала ему огромное полотенце и предложила просто завернуться в него, когда он выйдет из ванной. Видимо, он так и поступил…
Но, пока он спал, кто-то все же неслышно прокрался в его комнату: на стуле, выстиранные и аккуратно сложенные, лежали его брюки и рубашка, а под стулом поджидали вычищенные сапоги.
«Да благословит тебя Господь, Тинклер!» — благодарно подумал Эрнест и почувствовал, что буквально умирает от голода.
Он быстро встал, оделся, привел себя в порядок и пошел вниз, с трудом угадывая нужное направление в переплетении коридоров, переходов и лестниц старинного дома. Впрочем, довольно скоро ему удалось добраться до прихожей, где он и столкнулся со старым священником.
— Доброе утро, молодой человек! Насколько я понял из рассказа Элис, вы вчера отменно потрудились!
Эрнест, страшно смутившись, пожал плечами:
— Просто я, видимо, оказался единственным, кто в столь поздний час еще не спал. И пожар я заметил чисто случайно.
— Будучи священником, — тихо возразил ему мистер Поллок, — я обычно стараюсь не прибегать к таким понятиям, как «чистая случайность»… Между прочим, семейство Гибсонов — как вам, должно быть, приятно будет узнать — сегодня уже пребывает в добром здравии и рассудке; за ними присматривает миссис Кейл. Но о них мы поговорим позже. А сейчас, пожалуй, вам неплохо бы и позавтракать?
— Сейчас приготовлю! — раздался веселый голос Элис, и она тут же появилась в одном из дверных проемов.
Выглядела она на удивление свежей, особенно если учесть сегодняшнюю бессонную ночь. На ней было коричневое платье, такое же простое, как и предыдущее, серенькое, и Эрнест никак не мог понять, как это он — пусть на мгновение — мог принять ее за юношу, даже если она и была в брюках.
— Вам совершенно не стоит беспокоиться, — запротестовал он. — Тинклер прекрасно может…
— Тинклер пошел за вашими вещами, — сказал мистер Поллок.
Эрнест уставился на него непонимающим взглядом, и священник пояснил:
— Надеюсь, вас не огорчило это известие, мистер Пик? Но… вы, по-моему, выразили решительное нежелание возвращаться в дом вашей тети?
— Я… Ну, да, в общем, я, кажется, так и сказал.
— По всей видимости, ваша неприязнь носила взаимный характер, ибо первое, что мне принесли сегодня утром, это записку от ее милости, где говорилось примерно следующее: если я по-прежнему вынашиваю планы возобновить «языческий ритуал украшения колодцев», то она сообщит об этом епископу и потребует для меня соответствующего наказания; она полагает также, что я впутываю в это дело и вас, тогда как ваша душа и без того уже пребывает в опасности, ибо ей грозит проклятие Господне, а участие в отправлении языческих обрядов ставит крест на ее последней надежде спасти вашу душу. К счастью, — и священник весело улыбнулся, — мне случайно известно, что наш епископ такой же большой любитель старины, как и я сам. А кроме того, я давно уже предупредил его о своих намерениях «возродить этот языческий обряд». И, честно говоря, очень надеюсь, что в данной ситуации он будет на моей стороне.
— Вы должны простить нас, Эрнест, — вмешалась Элис, — за то, что мы взяли на себя смелость по-своему перестроить вашу жизнь. Хотя бы на время. Мы, правда, посоветовались с мистером Тинклером, и, надо сказать, наши мнения полностью совпали. Мы полагаем, что для вас сейчас самое лучшее — спокойно сосредоточиться на эскизах для будущих мозаичных картин и пожить пока здесь, а не в замке. Вы ведь не будете слишком сильно возражать, правда?
— Да разве я возражаю?! — вырвалось у Эрнеста. — Господи! Я бы все на свете отдал, лишь бы навсегда покинуть это… логово Медузы Горгоны! У меня просто слов не хватает, чтобы выразить, как я вам благодарен!..
— А сегодня утром, — промолвил священник, — у многих в Уэлстоке не хватало слов, чтобы выразить свою благодарность вам, друг мой. Элис, дорогая, ты, кажется, обещала накормить мистера Пика завтраком?
— Конечно! Сейчас! Идемте со мной, Эрнест!
Перемены, произошедшие в жизни Эрнеста с той ночи, были столь огромны, что во все это ему верилось с трудом. Около полудня к нему явилась целая делегация деревенских депутатов — иными словами их и назвать было нельзя, уж больно решительно и официально они были настроены, — под предводительством Гирама Стоддарда (который прежде всего извинился за своего брата, который по причине чрезвычайной занятости не смог присутствовать), Генри Эймса, со вчерашнего дня наконец-то ставшего полноправным членом деревенской общины, и Гаффера Тэттона, неустанно повторявшего, что если бы его заставили остаться в такой день дома, то это было бы куда хуже самого жестокого приступа ревматизма. Похоже, Гаффер приходился Гибсонам каким-то дальним родственником.