Как только Кира вошла, шоферы замолчали. Кира знала, что они не плетут заговор против нее, просто без мата им тяжело формулировать свои мысли, а выражаться в присутствии женщины нельзя. В закутке за шкафом она быстро переоделась в рабочее и пошла к диспетчеру узнать, с кем сегодня ее поставили в смену.
Узнав, что с Шереметьевой и Косых, Кира приободрилась. Хорошая бригада, грамотный врач, умелый фельдшер, а главное, они не закатывают глаза к небу в немой мольбе избавить их от такой страшной напасти, как водитель-женщина. Хотя бы в ее присутствии так не делают, а там кто знает…
Кира вернулась в комнату водителей, и разговор снова, как по волшебству, смолк. Ей стало жалко мужиков из-за того, что она не дает им спокойно обсудить какую-то животрепещущую тему, поэтому не стала заново кипятить чайник, залила растворимый кофе тем, что было, и вышла в коридор, яростно растирая ложкой набухшие коричневые комки.
Можно было бы устроиться в сестринской, с девушками, но там Киру тоже не ждали. Там свои темы, свои интересы, свои интриги.
«Везде я лишняя, шоферам чужая, потому что женщина, а женщинам – потому что шофер», – вздохнула Кира, вспрыгнув со своей кружкой на широкий подоконник в коридоре и усердно делая вид, будто любуется открывшимся перед ней пейзажем.
Пейзаж был так себе: трамвайная линия, уходящая ввысь, на виадук, и длинный ряд помпезных сталинских домов в ноздреватом мартовском снегу.
Дребезжа и вздыхая тормозами, подходил трамвай, неожиданно нарядный на унылом сером фоне. «Красный, как снегирь», – улыбнулась Кира и пригляделась к лобовому стеклу, точнее, к цветным квадратным фонарям сверху, по бокам от номера. Она только недавно узнала, что у каждого трамвайного маршрута свой цвет фонарей – чтобы люди издалека могли узнать номер.
Получается, каждый трамвай ходит под своим флагом… Кира усмехнулась. В прежней жизни она наверняка почуяла бы скрытый смысл в этой простенькой метафоре и записала бы ее в блокнотик, чтобы потом предложить своему любимому писателю. Как название бы подошло для подростковой повести. «Под флагом трамвая»… Загадочно, хоть и слегка пошловато. Ну да что теперь об этом думать, та жизнь кончилась, и ничего не осталось. Ни смыслов, ни блокнотика, ни любимого писателя.
Кира хотела загрустить, но диспетчер окликнула ее. Пора было на вызов.
Медики, сев в машину, вежливо улыбнулись. Конечно, расстроились, что именно им выпало отпахать смену с неполноценным шофером, но виду не показали. Женщина за рулем, – страшное дело. Пусть она водит аккуратно и безаварийно, но в сложной ситуации обязательно растеряется, никаких сомнений. И от хулиганов не защитит, и тяжелого больного на своем горбу с пятого этажа хрущевки не стащит. Правда, Кира всегда помогает с носилками, и баллоны и чемоданы с растворами в случае чего поднимает, а, например, водитель Степанов принципиально отказывается выполнять санитарские обязанности. Ни за что не выйдет из кабины, хоть полгорода умри. Но зато он в теории может унести на себе мужика средних размеров. Хотя бы в теории. А она, Кира, нет.
Устроившись в кабине, Шереметьева, миловидная белокурая женщина средних лет, завела с Кирой нудный разговор про спецодежду. Что должны выдавать и деньги на это выделяются, но вот куда-то пропадают, профсоюзу плевать с высокой колокольни, а коллектив молчит, боится остаться без путевок и очереди на жилье…
Кира говорила «да-да-да» в нужные моменты, но на душе стало немножко обидно. Шереметьева вовсе не такая мелочная, просто считает Киру тупой, вот из вежливости и опускается до уровня собеседницы.
Сзади со скрипом отодвинулось стекло в окошечке между кабиной и салоном.
– На что хоть едем? – спросила Валя Косых.
– Птичка-перепил, – усмехнулась Шереметьева, – хотя двадцать один год, наверное, еще острая лучевая болезнь.
Кира улыбнулась. Это была старая байка, как студент на военной кафедре слушал лекцию про лучевое поражение, вечером напился, а на следующее утро обнаружил у себя тошноту, резь в глазах, головную боль и жажду, то есть все симптомы острой лучевой болезни, о которых накануне говорил лектор, и с готовым диагнозом позвонил в скорую.
– А что мужикам не дали?
– Наша очередь.
– Могли бы и пропустить, – вздохнула Косых, – знают же, что у нас сегодня стопроцентно женская бригада, в случае чего не отобьемся.