– Привет.
Девочка вскинула на него свои большие глаза, удивлённо оглядела его одежду, волосы, лицо и ничего не ответила.
Айзек посмотрел на свою руку, которая была так близко к изящной, тоненькой руке девочки, казавшейся ещё светлее и меньше рядом с его грязной, обветренной лапой, и внезапно ему стало жутко стыдно за себя, за то, как он выглядит, за то, какой он – тощий, угловатый, нескладный. А его волосы, его глаза, его кожа – да он же, словно в насмешку, был полной противоположностью бродячей артистки. Светлое, чистое, нежное создание – и грязный, немытый, тёмный демон. Творение небес – и порождение подземного мира.
– Извини, – пробормотал мальчик и опустил глаза.
Девочка пожала плечами и продолжила свой путь. Айзеку хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться, но он всё же поднял глаза и посмотрел на предмет своего обожания. Проходя мимо очередного горожанина, девочка всё так же доверчиво протянула ему полупустую шляпу, в то время как её вторая рука скользнула к висящему на поясе зазевавшегося мужчины кошельку. Мгновение, и украденный мешочек скрылся в складках её платья, а сама артистка даже не отвела чистого, открытого взгляда от ограбленного зрителя.
Идеал внезапно рухнул. Низвергся с пьедестала и рассыпался в прах.
«Как же, создание небес! – Айзек усмехнулся и начал пробираться сквозь толпу к выходу с площади. – Просто отлично обученная артистка».
Тогда мальчишка впервые подумал о том, что внешность – это не всегда то, какой ты. Порой это всего лишь маска, выгодная тебе и помогающая пробиться в жизни. А коли так, его маска нуждалась в порядочном исправлении.
Выбрав уединённый кусочек побережья, Айзек склонился над водой, вглядываясь в своё отражение. Из воды на него смотрел тощий мальчишка с растрескавшимися губами и выступающими скулами. Чёрные любопытные глаза казались особенно большими на худом, загорелом лице. Копна грязных нечёсаных волос, слипшихся от грязи и пыли, отросла уже ниже плеч. Впрочем, он и сам был не намного чище, а одёжка давно болталась на нём, порванная и безнадёжно перепачканная. Неудивительно, что от него шарахается добрая половина прохожих. Айзек вытащил из-за голенища нож и ухватил прядь волос левой рукой, прикидывая, насколько укоротить шевелюру.
Стричь себя самому было неудобно, а тем более ножом. Мальчик и не надеялся на сколько-нибудь приличный результат, но всё же получившееся заставило его нахмуриться.
– Как щипаная ворона, – пробормотал он, разглядывая в воде неровно подстриженные, топорщащиеся во все стороны короткие пряди.
Вода была слишком холодна, чтобы купаться, а потому Айзек ограничился тем, что умыл лицо и попытался отмыть свои грязные обломанные ногти – но грязь въелась слишком глубоко. Бросив это пустое занятие, он, как сумел, вымыл волосы и попробовал пригладить непокорные пряди, но они продолжали упрямо дыбиться.
– Ну и ладно, – проворчал Айзек, махнув на своё отражение рукой. – Какой уж есть.
В воде мелькнул какой-то силуэт, но мальчик не успел среагировать и увернуться. На него навалился кто-то очень тяжёлый, столкнув в воду, которая тут же залила глаза и нос. Отплёвываясь и беспомощно барахтаясь, он пытался подняться на ноги, но его держали крепко.
– Ну же, давай, подержи ему ноги, я не могу связать их.
Несколько минут бесполезной борьбы, и чьи-то руки бесцеремонно бросили его на мелкую прибрежную гальку, связанного по рукам и ногам.
– Ну что, здравствуй, малыш. – Над ним возвышались пьянчужки – те, что уже однажды напали на него в переулке. – Теперь-то тебе некуда бежать.
Айзек дёрнулся, надеясь найти слабину в спутывающих его верёвках, но узлы были завязаны на совесть.
– Даже не пытайся, я бывший палач, так что узлы вязать умею, – со смехом заверил мальчишку мужчина. – А теперь ты наш сынок, так что пытаться сбежать вовсе нехорошо.
Разумеется, он сбежал. Прямо на следующий день. Но новоявленные родители каким-то невероятным образом умудрились разыскать своего приёмыша и притащили обратно, изрядно отлупив. Впервые в жизни. Его настоящие мама и папа никогда не били сына. И Айзеку даже в голову не могло прийти, насколько болезненными могут оказаться прикосновения тонкого ремешка, некогда бывшего частью конской сбруи, к коже. И, что ещё хуже, – насколько это всё унизительно.
Забившись в пыльный угол в чулане на втором этаже, которые пьянчуги гордо именовали «комнатой сына», Айзек плакал и дрожал от только что пережитого унижения. Одно дело получить в драке, пусть даже и сильно, и совсем другое, когда его растянули на лавке, привязав за руки и за ноги, – ибо по-другому «родители» не смогли совладать с отчаянно сопротивляющимся пацанёнком – и пороли, а он, сгорающий со стыда и абсолютно беспомощный, вынужден был глотать слёзы, чтобы не сделать всю эту экзекуцию ещё более позорной, – и кричать, кричать, кричать…