— Ты чего?
— Открытый огонь, — выдохнула я завороженно. — Он же опасный.
— В каком смысле?
Догадавшись, что снова говорю о непонятных для Руслана вещах, я улыбнулась и пожала плечами. Нехотя забралась обратно и положила подбородок на скрещенные пальцы.
— Сок будешь?
— Конечно! — с энтузиазмом отозвалась я.
— Какой?
— Фруктовый, — боясь снова попасть впросак, я старалась не показывать, с какой жадностью жду угощения.
Руслан странно усмехнулся и протянул мне картонную коробочку с изображением яблока. Я честно старалась справиться сама, но, как ни крутила ее, не нашла клапана, хотя явственно слышала как внутри плещется жидкость.
— Может, я помогу? — вздохнув, я протянула ему коробку.
Подхватив со стола трубочку, он проткнул ею отверстие, закрытое фольгой, и протянул мне сок. К собственному стыду я ощутила, как лицо покраснело.
— Спасибо, — шепнула я и, стараясь не спешить, потянула сок через трубочку.
Закрыв глаза, я глотала восхитительную жидкость, сдерживая стоны удовольствия. К моему сожалению, она быстро закончилась. Облизнувшись, я спросила:
— Где шредер?
— Что?
— Я спрашиваю, где утилизатор.
— Какой? Зачем?
— Обычно я за собой сама убираю, — я указала на коробку в своей руке.
— Мусорное ведро, — мужчина указал на контейнер за дверцей шкафа.
— Какая дикость, — не сдержалась я, заметив вместе с пластиком бумагу и металлическую банку.
— Ты за разделение мусора?
— Безусловно. Нет, ну в той, не особо богатой квартире, где я ночевала еще можно, с трудом, конечно, обосновать отсутствие измельчителя и пресса для мусора, но здесь… Не могу я этого понять.
— Ты с какой планеты? — как-то слишком ласково поинтересовался Руслан, садясь рядом.
— Земля, — поежилась я, отчаянно надеясь, что он не станет спрашивать дальше. Самым главным достоинством и одновременно — проклятием нашей судебно-наказательной системы была невозможность адептов лгать.
— Ты ведь не дура, но не знаешь, как машину открыть, на плиту смотришь, как будто впервые видишь, не додумалась телефон отключить. У нас даже дети умеют сок открывать.
— Существует заболевание: синдром рассеянного внимания, — предложила я ему ответ.
— Ты этим страдаешь?
— Нет, — нахмурившись, я отвернулась к окну. — Просто реши для себя, что я дура, так проще.
— Для кого?
— Для нас двоих, — умоляюще посмотрев на него, я отрицательно качнула головой. — Я действительно не помню, что случилось с чипом, но постараюсь помочь.
— Постараешься вспомнить? — уточнил мужчина, явно делая для себя выводы из моих речей.
— Помочь, — повторила я, — вряд ли удастся вспомнить.
— Ты уверена, что память не вернется? — настойчиво допытывался он.
— Что за допрос? Я уже сказала…
Руслан встал и, вынув круглый контейнер из высокого шкафа, поставил его на стол. Испытующе глядя на меня, мужчина открыл крышку. От содержимого поднимался пар.
— Тебе пломбир сильно разогреть?
— Так же, как себе.
— Я люблю кипяток, — мужчина хитро улыбнулся.
— Я тоже.
Он победно ухмыльнулся и, запрокинув голову, сделал долгий выдох, словно до этого не дышал вовсе. Вспомнив обо мне, Руслан протянул металлическую ложку и впервые по-доброму улыбнулся.
— Кариса, попробуй его холодным. Это очень вкусно.
Недоверчиво покосившись на пломбир, я отложила ложку.
— Как-то не хочется.
Руслан согласно кивнул и, смерив меня оценивающим взглядом, вышел из комнаты, кинув через плечо:
— Это почти так же вкусно как сок, только интересней.
Когда мужчина покинул кухню, я подвинула к себе контейнер и, наклонившись, втянула аромат. Запах был приятным, чем-то напоминающий детские смеси, которые я иногда покупала, в качестве лакомства. Воровато оглянувшись, я подцепила ложкой подтаявший деликатес и положила на язык. Наверное, я бы заплакала от противоречивых ощущений, если бы не страх быть застигнутой за этим неблаговидным занятием. Сначала мне показалось, что меня обманули и ледяное крошево не имеет вкуса, но, когда я собиралась уже его выплюнуть, вкусовые рецепторы послали в мозг искры удовольствия. Прикрыв глаза, я катала во рту тающий пломбир и, проглотив его, восторженно выдохнула. Тщательно протерев ложку, я отодвинула пластиковую коробку.
Я не ела ничего удивительней этого блюда и ощутила себя ребенком, открывающим подарки перед инициацией. Нам дарили только то, что можно было использовать сразу, ведь с собой в школу не позволялось брать ничего личного, кроме снимков родных на пластиковых карточках. Мне бабушка преподнесла крохотный флакончик духов в виде иглы, которую я воткнула в наш снимок, и все годы, оставаясь одна, я вынимала миниатюрную крышку-бусинку, чтобы вдохнуть аромат дома. Мой дом пах влажным мхом и лавандой. Я пронесла это воспоминание через все испытания. Другие флаконы сменяли друг друга, но запахи пота и крови, ненависти и страха всегда перебивались лишь тем ароматом, что однажды подарил мне единственный самый родной человек. Моя кожа всегда источала этот запах, напоминая, что все плохое однажды будет поставлено на паузу, и я всегда смогу набраться сил, чтобы не сломаться.