Почти у самого кафе он почувствовал, что пора отлить.
Сперва отливаем. После едим.
Чуть-чуть ускорив вихляющую поступь, Нат нырнул в проулок, выходящий на задворки к Молли. Но не сделал и трех шагов, на ходу расстегивая брюки, как споткнулся обо что-то и рухнул лицом вниз. При этом обмочился с ног до головы.
— Проклятье, — пробурчал он, приподнимаясь на локтях. Смесь пива и виски едва не пошла назад. Нат перевалился на бок, разглядеть, что попало под ноги. Там что-то темнело.
Он залез в карман, вынул спичку и с огромным трудом сумел после нескольких попыток зажечь ее об ноготь. Наклонившись, поднес спичку ближе к темной куче. Перед ним был пес. Тот самый здоровый пес, бич всего города. И, Боже милостивый, с горлом, разорванным в клочья.
Нат стремительно трезвел. Он вскочил на ноги, тут же возникло жуткое чувство, что кто-то или что-то наблюдает за ним.
Облизав губы, он медленно развернулся.
Пустота.
Только окутанный тенью переулок и узкий как бритва луч света из-под задней двери кафе Молли Макгуайр.
Но странное ощущение не пропало. Нат не был настолько любознательным, чтобы отыскивать его источник. Он предпочел повернуть назад, туда, откуда пришел.
И сразу врезался в чью-то широкую грудь.
Взгляд Ната устремился вверх. Лицо мужчины скрывала тень прямых полей большой черной шляпы. Оно напомнило… нет, это невозможно.
Человек подался вперед, и теперь Нат мог различить черты индейца, не вполне отчетливо, но достаточно, чтобы не ошибиться.
— Ты, — сказал Нат.
— Здорово, — произнес громила.
Нат хотел крикнуть, но вместо крика изрыгнул струю рвоты из виски с пивом, прямо на грудь громадного индейца.
— Нехорошо, — сказал индеец. — Совсем нехорошо.
Его руки метнулись, ухватив отвороты сюртука в стиле принца Альберта. Он притянул Ната вплотную, нагнул голову к его лицу и улыбнулся.
За десять миль от Мад-Крика, на опушке рядом с проезжей дорогой, тонкая длинная белая рука вылезла из мягкой лесной подстилки.
Неподалеку проросли еще несколько.
Чуть погодя Милли Джонсон стряхнула грязь с лица — вернее с его останков, высвободила обе руки и принялась соскребать землю с платья.
К тому времени Билл Нолан уже управился.
Резко, как высвобожденное лезвие перочинного ножа, он сел. Из пустой глазницы вывалился комок грязи. Рассеянным движением Нолан надвинул повязку на место, закрывая отверстие.
По соседству земля зашевелилась, будто ее разрывал сурок, и показался игрок.
Сломанной правой рукой Нолан отвесил ему тумака. Игрок, из шеи которого был вырван громадный кусок, и поэтому его голова торчала вбок, зарычал.
Рядом с ними из-под земли выбралась Лулу. Ее платье было распорото от лифа до промежности. Из грудей уцелела всего одна; вторую, похоже, оторвали или отгрызли. Лулу это не смущало. Она встала на ноги.
Тут же проклюнулся Джейк, дождем рассыпая комки грязи. К его груди прильнула малышка Миньон. Отцепившись, она упала на землю, как раздувшийся клещ, и несколько мгновений лежала неподвижно. Платье на ее спине было разодрано вместе с плотью, позвоночник торчал наружу.
Вся компания выбралась на обочину и отправилась в путь.
В сторону Мад-Крика.
Расположившись за столом в своей конторе, шериф Мэтт Кейдж пил кофе. Дверь открылась, впустив Калеба.
— Садись, старый пердун, — пригласил Мэтт.
— Может, и присел бы… будь у тебя выпить что-то, кроме этой кошачьей мочи.
Ухмыльнувшись, Мэтт извлек одной рукой из ящика стола два стакана, другой — бутылку.
Калеб уселся напротив.
— Ну, рассказывай, — произнес он.
Мэтт стал разливать виски. Он наполнил один стакан и, только булькнув во второй, остановился. На донышке плавала муха.
— Я ее вижу, пусть она тебя не удерживает, — сказал Калеб.
Потянувшись, он придавил руку Мэтта, доливая стакан до краев. После чего отхлебнул.
Мэтт повел бровью.
— Когда я жил с индейцами, — сказал Калеб, — пусть все они подохнут в жутких корчах и уступят место праведным людям, так вот: если в похлебку залетала муха, это считалось лишним куском мяса. Надо только пропихнуть шельму внутрь. С тех пор осталась привычка. И для здоровья полезно.
— Господи Боже, Калеб. Как я с тобой уживаюсь?
— Сдается, во мне море обаяния.
Одним мощным глотком Калеб разделался с виски вместе с мухой.