Я помню, как впервые услышал об этом. Тогда я почти забросил практику. Эбби околачивалась здесь на случай, если кому-то потребуется вынуть занозу или вроде того, а я стал все чаще наведываться в салун опрокинуть стопку. Куда чаще, чем раньше. Скажу вам, я чувствовал, как превратился из маленького бога с черным саквояжем в бесполезного старика, не способного предложить замену самому варварскому лечению. Считайте, что я спятил, не раз снимал с крючка на стене дробовик, прикладывал дуло к подбородку и думал нажать курок пальцем ноги. Когда человек становится никому не нужен, тем более состарившись и лишившись надежды начать новое дело, в голову приходят мысли избавиться от лишних хлопот.
Однако здравый смысл, надо думать, победил, и, разумеется, я не мог забыть Эбби. И потом, они должны когда-то уехать, рассуждал я, а там люди вернутся ко мне, и я постепенно восстановлю статус маленького полубога.
Я выпивал у стойки, когда явился Дэвид Уэбб, на которого было жутко смотреть. Весь заляпанный грязью, лицо осунулось. Казалось, он вот-вот рухнет.
От привычек семейного доктора избавляться не просто, и я поспешил заметить, что выглядит он неважно. Он ответил, что все из-за Гленды, которая заболела, и ей становится все хуже.
Я, понятно, предложил осмотреть ее, но в ответ на его лице появилось странное выражение: он напомнил собаку, которой дали пинка, и она забилась под крыльцо.
— Знаете, Док, — сказал он, — я прикинул, что индеец лучше с этим справится. — Тут он увидел кого-то, с кем срочно хотел поговорить, а я вернулся к своему занятию.
Той же ночью, вскоре после двенадцати, в мою дверь забарабанили; я вышел и увидел Дэвида с женой, на руках он держал маленькую Гленду, висевшую словно кухонная тряпка. Повидав достаточно мертвецов, я с первого взгляда понял, что помощь опоздала, но впустил их и попытался что-то сделать, хотя все было бесполезно. О той ночи я лучше всего помню, как он рыдал.
Выходило, он понес индейцу ребенка с инфекцией в легких, вероятно пневмонией, а тот продал снадобье, приняв которое там же, девочка вскоре, когда вернулась домой, умерла. Тогда они кинулись ко мне. Как я определил, смерть наступила около двух часов назад: время, которое понадобилось, чтобы добраться до города от места, где они жили.
В общем, Уэбб потерял рассудок. От меня он метнулся в салун, а там хватало пьяных и полупьяных, которым не надо было много, чтобы завестись. Как по волшебству возник Калеб, и сразу завопил о заговоре цветных; стала собираться толпа. Все хорошее, что было сделано, вмиг было забыто. Все чудеса исцеления одна мертвая белая девочка для толпы обратила во зло.
И, хуже всего, именно той ночью индеец собрался уехать. Получалось, девочку отравили намеренно и теперь заметали следы. Так, по крайней мере, представлялось обезумевшей толпе. Пару догнали и вытащили из повозки — после того, как индеец сломал шею Кейну Лейвелу и челюсть Баку Уилсону. Как я слышал, чтобы совладать с ним, потребовалась дюжина мужчин, с дубинками, пистолетами и прочим. Женщину избили, а повозку сожгли.
Но тут вмешался Мэтт. Узнав, что собирается толпа, он поскакал следом и выстрелом в воздух заставил себя слушать. На время ему удалось всех образумить и отвезти пленников в тюрьму, под защиту закона.
Только Калеб легко не отступался, а Уэббу закон был не указ — он жаждал ока за око, так что толпа собралась заново и двинулась к тюрьме за индейцем и негритянкой.
Мэтт пробовал защитить их, но духу не хватило. Не знаю как, но Калеб имеет над ним власть. В итоге Мэтт сдался, и индейца с женщиной увели. Бросили в повозку и отвезли за город.
Прошу заметить, я рассказываю с чужих слов, в этом месте история становится особенно туманной — по-моему, многие стыдятся содеянного и предпочли бы все скорее забыть, но не могут. Вот и я думаю: знай точно, что происходит, взял бы со стены дробовик и побежал туда, чтобы остановить их. Так я себя, по крайней мере, убеждаю.
Калеб с прочими оттащили женщину в кусты и надругались над ней, отрезали груди и уши; пытали, чтобы кричала громче, а индеец в телеге, связанный по рукам и ногам, всё слышал. Поверьте, не все жители хотели бы этого, но те, кто был там, уже ввязались, и никто пальцем не шевельнул, чтобы удержать Калеба. Их увлек ураган толпы.
Когда женщина умерла, настал черед индейца. Что осталось от нее, швырнули к нему в повозку, и Хайрем Вейланд — от кого я узнал большую часть истории — говорил, тот даже не зажмурился. Просто смотрел на тело и толпу, будто превратился в лед.