– Кого-нибудь другого, за такие слова… – Арго не закончил фразу, снова замолчав.
– Ты сам говорил, что бояться могут все.
– В бою.
– Я знаю, что ты не трус. И это… не такой страх.
– Тогда сама скажи, какой.
Теперь надолго замолчала Мириам, подбирая слова. К Мари, рассказывающей историю, присоединилась Мона – они говорили друг с другом, а потом начали драться, размахивая невидимыми мечами. Из темноты между трейлерами за спинами циркачей, на них смотрела Би – на этот раз именно она, а не Вероника. Стояла, скрестив руки на груди, и, слушала вместе со всеми.
– Мне тоже было стыдно. – Наконец, решилась Мириам. – Там, в Хоксе, когда мы гуляли, и я рассказывала тебе о… ну, ты помнишь.
– Да.
– Очень стыдно. Но если рассказать, то потом не так плохо.
– Ты говорила тогда, чтобы легче стало?
– Нет, но мне хотелось… говорить об этом.
– У мужчин иначе. – Возразил Арго. – Чтобы быть мужчиной, нужно поступать как мужчина – так я всегда думал. Твои поступки делают тебя – а с тем, кто поступает как зверь, нечего обращаться, как с человеком. Только вот… иногда ты просто чего-то не можешь. Исправить. Сказать. Заступиться. Отворачиваешься, и потом это становится ядом, трещиной, которая растет. То воспоминание, которое ты видела – это только минута. А были часы, и дни, и годы.
– Тогда… покажи мне.
– Что?
– Я не знаю, почему может быть стыдно, если ты не делал ничего плохого. Но если ты поделишься со мной, то я очень постараюсь понять.
– А ты… увидишь?
– Да. Я запомнила как это делала Мона, кажется. – Неуверенно улыбнулась Мириам. Арго улыбнулся в ответ, блеснув металлическим зубом:
– Ни одна девчонка мне ничего такого не предлагала, так что давай осторожней, не так, как в прошлый раз. И не надо ничего показывать этим ребятам, а то вывернешь им оставшиеся мозги.
– Ты шутишь? Только вспомни что-нибудь, где нет столько крови, если можно.
– Это трудно.
– И ничего очень неприличного, хорошо? – Мириам собралась, выхватывая из движения цветов гладиатора те, которые уже видела раньше, прикасаясь к ним, осторожно, как к оголенным проводам работающего ветряного генератора. – А то мне будет очень, очень стыдно…
Одно из цветных волокон шевельнулось под ее прикосновением. Она еще успела увидеть, как Мари склоняется над Моной, лежащей у костра, видимо, притворяющейся мертвой. И плачет, по-настоящему – а затем волокно дернулось, и воспоминание Арго ворвалось в Мириам, разбрасывая и круша все подряд, словно кар в ювелирную лавку.
Глава IV.
Интермедия VII.
Рассвет разбился о броню, блестящую черным лаком.
Платформа неслась на восток, чуть наклонившись вперед, присев на поддерживающих ее вихрях. Песок, покрывающий хайвей, разлетался в стороны полупрозрачными крыльями, с мерцающими в глубине белыми искрами. Иногда платформа покачивалась, и тогда, в стороне, противоположной направлению наклона, крыло резко удлинялось, а искры превращались в настоящие маленькие молнии.
– «Платформа.» – Повторила про себя Таня, положив подбородок на железный бортик, окружавший лесенку, по которой она только что поднялась, узкий колодец, ведущий в тесное помещение внутри этого странного транспорта. – «Так говорил он, и эта тетка. Просто большой кар.»
Она вытянула шею, заглядывая вперед – туда, где перед щитами с частыми вертикальными прорезями вырастали из железной палубы паучьи ноги длинноствольных пушек, с тонкими блестящими носами. У той, что слева, дремал мужчина в черной блестящей броне – один из тех, что были в «Индюке», вместе со своей хозяйкой. У второй устроился Меч Короля. Таня исподтишка наблюдала за ним вот уже несколько минут. Тот смотрел на дорогу и разгорающийся рассвет сквозь прорезь в бронелисте, прикрытую прозрачным пластиком, и даже не моргал – только вздрагивали бледные пальцы, постукивая по рукояти лежащего на коленях меча. Когда он все же повернул голову, глянув влево, на своего соседа по платформе, Таня увидела, как шевелятся его губы, словно он заговорил с кем-то невидимым. Ей показалось, что там действительно кто-то есть, невидимый, но вполне настоящий.
Она тихо приподнялась над ступенькой и шагнула на створку плоского люка, усаженного мелкими шершавыми заклепками. Так подкрадываются к птицам – по одному шагу на десять ударов сердца, осторожному, мягкому, такому тихому, что даже прайм за пять шагов не расслышит…