– «Это будет стоить тебе, Ругер.» – Человек рассматривает сломанную руку, сняв деревяшку, которая держала ее. – «Сложный перелом. Можно поставить спицу, и есть средства, чтобы ускорить регенерацию. Давай я обезболю, и приступим…»
– «Он не боится боли.» – Ухмыляется старик.
Это правда, боль не пугает. Старик дает ему выпить – горький виски обжигает горло, и становится легче.
– «Режь».
Боль комкает дни, объединяя месяцы вместе.
Железо в кости – стержень, холодный в обычные дни, в дождливые разогревающийся до алого жара. Ничего страшного, иногда мышцы болят сильнее. Проходит полгода, и она становится привычной – эта боль, которую можно слушать перед сном, вместо разговоров.
Теперь над его кроватью – двадцать три зарубки, и его боятся. Старик называет его Арго. Никто не знает, откуда он взял это имя – выдумал сам, или услышал. Ему все равно, он привыкает к его звучанию над загонами, к выкрикам во время боев. Снова приходит время дождей, но на этот раз никто из профессионалов не приходит на фестиваль.
В этот раз светит солнце, словно насмешка. Он только что победил в последнем бою, легко, ведь у него не было достойных противников, и Ругер, похоже, не очень рад его победе. Они опять идут к серебристым фургонам, чтобы врач посмотрел руку, которая болит все сильнее.
– «Он растет.» – Говорит врач. – «А ты чего ждал? Нужно вскрывать, и менять спицу, иначе он не сможет пользоваться рукой.»
– «Ты не предупреждал!» – Взрывается Ругер. – «Где я возьму кредиты на такую операцию!»
– «Разве он недостаточно заработал их тебе?».
Арго не слушает их – он смотрит в узкое окошко фургона, присыпанное пылью с обратной стороны. Оно выходит к загонам, и там, в ближайшей клетке… он прислоняется лбом к теплому пластику, пытаясь рассмотреть: узкие плечи, знакомый наклон головы, спутанные черные волосы. Она поворачивается, и смотрит на него, только секунду, но этого достаточно, чтобы узнать.
Девочка, ставшая девушкой.
– «Эй!» – Произносит он, и Ругер удивленно замолкает. – «Помнишь, что ты мне обещал?»
И Ругер взрывается снова. В общем потоке слов Арго разбирает только что-то о тупом дикаре, неблагодарности, деньгах за новую руку. Затем Ругер бьет его по лицу, но это все равно, что ударить по дереву.
– «Рука важнее!» – Выговаривает наконец старик, задыхаясь от гнева. – «Ближайший год ты будешь работать на врачей! Готовьтесь, доктор, еще пара боев – и сделаем перерыв.»
Арго не отвечает – нет, значит нет.
Ночью он не спит, вспоминая, как расположены заборы между его бараком и загонами, как ходят охранники, и где стоят башни. Он знает, что сильнее любого из них, и также помнит, что против их оружия сила бесполезна.
У него уходит один день на то, чтобы украсть нож и флягу для воды. Он находит слабое место в бетонной стене вокруг лагеря – ржавую решетку водостока, наполовину затянутую дождевой грязью. Чтобы сломать ее, понадобится очень большая сила. Уже под вечер, он притворяется, что ушиб ногу, и прячет в песок под скамьей у тренировочной площадки тяжелый лом, заменяющий ему учебный меч.
Когда он уходит из барака, после полуночи, прямо перед сменой охраны – никто не спит на соседних койках. Он слышит их дыхание.
Они не издают ни звука.
У входа в загоны бодрствует всего один охранник, остальные спят в караулке, у подножия сторожевой башенки. Арго прыгает на него, от самых ворот, и оглушает ударом кулака между глаз. Затем оттаскивает тело в тень, и идет вдоль стены, к дальней клетке. Рабы спят, но он все равно старается не попадаться им на глаза. В безлунной ночи можно различить только едва шевелящиеся груды тел. Обойдя клетки по кругу, он подходит к той, в которой видел девушку – крайнюю клетку, видимую из фургона.
Больше всего он боится, что она не узнает его. Закричит. Он склоняется рядом, прикасаясь к мокрым прутьям. Пахнет человеческим потом и дезинфектантом, душный запах хлора и мокрых досок наполняет ее. Клетку недавно мыли, и он прислушивается к дыханию спящих в ней людей. Восемь женщин, разного возраста. Он обходит клетку, и прикасается к ее ноге, очень осторожно.
Она вздрагивает и просыпается. В темноте этого нельзя увидеть, но он знает, что у нее черные глаза – темнее ее волос, темнее ночи.
Она не кричит.
Он просовывает лом между прутьями, и выворачивает тот, что ближе к ней – резко, стараясь сделать звук как можно короче. Она переползает к отверстию, и он вытаскивает ее за руку, как ребенка.
Она маленькая, и легкая – он вырос, а она осталась почти такой же.
– «Пойдем.» – Говорит он, и она кивает.