Словно во сне, они идут дальше, вокруг клеток – ее рука такая маленькая в его руке. Они спрыгивают в водосток. Грязь и вонь. Толстые прутья решетки скрипя поддаются под его ломом, но он почти не чувствует их сопротивления.
Дальше они бегут.
Впереди нет ничего, кроме песка. Час спустя он видит, как просыпаются огни лагеря далеко позади, шарят прожектора, покрывая серебром вершины холмов.
Но они уже далеко.
Она рассказывает ему о клетках, в которых побывала – ее перепродавали несколько раз, поднимая цену все выше. Он говорит о себе – о боях, тренировках, боли в руке. Его слова сбивчивы, но он счастлив, потому что никогда ни с кем так не говорил.
А потом восходит солнце, прекрасное и беспощадное.
Они идут до полудня, между дюнами, стараясь держаться тени, потом заползают под скалу. Она засыпает у него на руках, и он чувствует, как бьется ее сердце – легко и быстро, как у пойманной птицы. К вечеру у них заканчивается вода, а к их убежищу приближается пара песчаных котов – не нападают, а смотрят, как они уходят. Она говорит, что на севере должен быть хайвей, и они идут дальше, всю ночь, при свете звезд. Утром силы оставляют ее, он сажает ее на спину, и идет дальше, слушая, как она спит. Вся вода, которую им удается найти – это роса, выступающая на камнях. Нет ни птиц, ни даже насекомых, которых можно поймать – Эрг дышит им в лицо с наступлением дня, заставляя искать убежище в камнях. Он проваливается в беспокойный сон, временами выныривая из него. Слушает ее слабый голос, рассказывающий о далеких местах, времени, когда не было войны и пустыни, о бессмертной богине, обитающей во всех живых существах. Она бредит от жары и жажды. Еще одну ночь он несет ее на плечах, все дальше, по одинаковым холмам.
На рассвете она замолкает. Он находит щель под черным, выжженным солнцем уступом, и забирается с ней туда. Снаружи свистит ветер, начинается песчаная буря, заваливая их сверху, забивая пылью темноту в их убежище. Он засыпает, слушая ее дыхание.
И просыпается, когда оно останавливается.
Ее сердце больше не бьется. Дышать почти нечем. Он сжимает ее руку, такую маленькую, по сравнению с его собственной, пытаясь отдать ей собственное дыхание, сказать то, для чего у него нет слов. Песок сыпется на его лицо, и тогда он начинает рыть, наверх, пробиваясь сквозь толщу, наметенную бурей. Рыть, пока беспокойное прикосновение ветра не заставляет его задохнуться.
Ее могила возвышается позади – черная скала, темнее ночи, темнее ее глаз.
Он не знает, куда идти дальше. И просто идет вперед.
II.
– И ты оставил ее? – Прошептала Мириам. Цирковой лагерь снова возник вокруг нее, внезапно, продолжая прерванные движение и суету. Один борец упал на другого, две цепочки в руках высокого жонглера со свистом рассекли воздух, а Мари, склонившись к лежащей у костра Моне, буквально захлебнулась слезами, с виду, вполне настоящими.
– Да. – Краешек рта Арго, под металлической заплатой на скуле, дернулся. – Там, под камнем. Не откопает ни один зверь. А я найду, если захочу прийти к ней.
– Вы так легко убежали?
– Кому мы были нужны? – Огромные кулаки сжались, хрустнули костяшки. – Оттуда некуда было бежать. Вокруг пустыня, и рядом Фаэтон, с неприступной стеной и пушками на башнях. Я был последним кретином. А она поверила мне, и пошла за мной. Понимаешь? Это я убил ее, я, а сам остался жив.
– Ты поступил как…
– Как мужик? Да! И вот раз – и ее не стало! Правильный поступок, да? – Он с трудом перевел дыхание. – Так надо поступать с женщиной, которую хочешь сделать своей?!
Мириам ошарашенно замолчала.
– Мне хватило мышц, но не хватило мозгов. Будь Руби добрей, он бы оставил меня там, на хайвее.
– Руби спас тебя?
– Да, подобрал, когда я добрался до бетона, и упал мордой вниз, собираясь умирать. Откормил, научил паре трюков. Только у меня не особо получалось бороться в шутку, вот как они. Так что я заработал пару кредитов, и ушел от него в Детройте, через год – проситься в гладиаторы. А дальше все еще проще было. Только вот ей уже без разницы.
– Но ты не виноват.
– Оставь. Ты все сама видела. Нужно было подумать, выждать, купить ее, или украсть, но позже, а я…
Гладиатор замолчал. Мириам прикрыла глаза, вспоминая увиденное, затем снова заговорила:
– Неправда!
– Что?
– Она ведь тоже так решила. Если бы она не хотела с тобой идти – то закричала бы, или просто не пошла. Ты думал только о себе – но ведь и она приняла решение.
– Я отвечал за нее.
– Она доверяла тебе, это не то же самое. – Мириам встряхнула головой. – Женщина – не лошадь, чтобы надеть на нее уздечку, и вести за собой.