Она покрутила головой: то ли сомневаясь, то ли раздумывая.
— Они ведь могли помочь! Лечить, учить, воспитывать…
— А заставили себя бояться.
Элейн взглянула на Гарвея, будто только сейчас поняла, что кто-то есть рядом.
— А может, я им просто завидую?! Чистоте, научному прорыву, всемогуществу? Я там была как бедная родственница, побирушка. Я чувствую себя тараканом, таскающим крошки со стола цивилизации. Мы собираем осколки прошлого; набивая мозоли, роемся в земле, тратим силы на выживание, не имея времени взглянуть на небо.
— А эти вообще его не видят.
Гарвей прижал подругу к себе.
— Мы не хуже и не лучше тех, из Института. Мы люди. И не надо нам навязанного ими счастья. Попытки его навязать обычно оборачиваются большой гадостью, войной. Элейн… — он прижал к губам ее пальцы. — Мне жаль, что так получилось. Что ты не смогла воспитывать Шона. Передать ему свою мудрость, нежность, умение любить и сопереживать. Но ты отдаешь это тем, кто вокруг тебя, и мир делается светлее.
Глаза зацепили черный осадок на белом фарфоре чашки. Мужчина справился с собой и докончил твердо:
— Я надеюсь, однажды… ты сможешь передать все это нашим с тобою детям.
Сказка о двух сердцах. Beyond Divinity
Миру Ривеллон и его создателям с любовью.
Я — флюгер. Я стою не на замке и не на главном соборе Алерота, а на самой обыкновенной крыше. Меня немного подкоптило дымом из печной трубы, а сильный ветер, приходя с моря, заставляет вертеться на спице и жутко визжать. Хозяевам давно бы стоило смазать маслом колечко, на котором я верчусь. Да, видно, недосуг. А так я парень хоть куда — чугунный трубочист в высокой шляпе и с лестницей. Она кажется ажурной только снизу, а на самом деле мы с ней большие. Хотя, конечно, не сравнимся с петухом на замковом шпиле. В том росту, как в двух здоровых мужиках, ставших друг другу на плечи… с половиной.
Мне нравится моя работа. Нравится, поскрипывая под ветром, крутиться, указывая его направление. Нравится смотреть на разноцветные городские крыши, то шершавые, то лаковые от только что пролившегося дождя, то убеленные снегом. Нравится слушать пересвист ласточек и ор брачующихся котяр. А также шепот, свист и вой ветра, срывающего пенные гребни с морских волн и гремящего жестью водостоков. Ветер пляшет в ветках ясеней и тополей на улицах, гремит черепицами, ныряет на чердаки и выныривает оттуда, заставляя меня и моих собратьев оживать. И это мне тоже нравится!
А еще ветер разносит слухи и рассказывает сказки. Если как следует прислушаться, я могу разобрать, что поют флюгера — мои собратья — по всему городу. Нам видно все, ну, почти все — кроме того, что происходит в погребах и глубоких подземельях. Каждый из нас делится известиями с ветром, а тот доносит их до остальных флюгеров. Так что мы осведомлены о том, что происходит в городе, иногда даже лучше населяющих его людей. Впрочем, ласточки, кошки и голуби тоже кое-что могу рассказать. Главное — уметь слушать, не перебивая.
Но самым главным в моей долгой жизни было, что мы, флюгера, стали узелками в той сети, которую маги создали, чтобы защитить Алерот от летучих кораблей Проклятого, и у нас это получилось. Но я расскажу вам сказку не о войне и ее героях, не о могучих магах и даже не о том, что вы хотели бы спросить или услышать. И даже если ветер не захочет передать ее дальше, если флюгера-братья отвернутся от меня…
Пусть так. Каждая сказка рассказывается, как она хочет.
Напротив дома, на крыше которого я живу, расположена таверна. Самая обыкновенная, таких через одну в городе. Высокий дом с шатровой крышей из черепицы. Цокольный этаж сложен из дикого камня, а тот, что над ним — фахверковый, и штукатурка перекрыта черными балками. А ставни на окнах синие.
Еще мне виден кусочек комнаты и шпалеры в сердечки. Комната уютная, с камином и деревянной мебелью, над которой от всего сердца трудились мастера. Потому она красивая и надежная. В такой комнате приятно отдохнуть после долгого пути, погреться у камелька, мечтая и попивая подогретое вино. Особенно приятно туда заглядывать в зимние дни, когда слегка оттают морозные узоры на окнах и становится виден живой огонь. И эти сердечки… Комната для уюта и созерцания, для пожилой семейной пары, выбравшейся в город. Или для молодоженов, радующихся друг другу… Я придумывал целые истории о тех, кто там жил, и мне веселее было коротать время, примерзшему к своей игле, в ожидании весны. Но сейчас было лето. Цвели тополя, и их легкий пух летел по городу, разносимый теплыми лапами ветра. Пух забивался в носы прохожим, заставляя их громко чихать и желать друг другу здоровья. Война закончилась, и город залечивал раны, отражаясь в море и волшебных источниках. И лишь последняя рана кровоточила.