Только «потом» бывают разные, некоторые из которых несут отнюдь не сладость, а куда более неприятные вкусы и ощущения. Пусть в империи Борджиа было очень сложно получать хоть какие-то нужные знания о творящемся там, но порой золото находило путь к душам не самых ничтожных подданных этих порождений иблиса. Тем более весть о новой булле Александра Борджиа, где говорилось о новом Крестовом походе, теперь направленном именно в центр духовной силы правоверных, в Мекку — подобное неверные скрывать даже не собирались. Напротив, желали, чтобы эти слова как можно быстрее достигли ушей как друзей, так и врагов. В противовес ожившему Черному камню император Чезаре Борджиа продемонстрировал тысячам римлян иной символ — то самое копьё Лонгина, которое, оказавшись в его руках, способно было рубить металл, камень и вообще что угодно. Не просто так показал, а чтобы у людей не возникло сомнений, будто только Аллах, всемилостивейший и милосердный, подал особый знак верующим в него.
И вот… Дворец в Медине, новой столице султаната, общество племянника, во многом помогающего вот уже долгие годы, и понимание, что в этот раз даже пытливый и коварный разум Туман-бай аль-Ашрафа вряд ли сможет помочь.
— Их нечем остановить, Туман, — жаловался султан своему племяннику и наследнику, рассеянным взором смотря то на него, то в окно, то на заставленный яствами, напитками и картами вперемешку низенький столик. — Наши корабли ничто против изрыгающих огонь и дым кораблей неверных. У нас есть пушки и ружья, но сравнить наши орудия и их, наши ружья и их аркебузы. Ты умный, ты знаешь. Хотя я послал людей ко всем правоверным властителям, даже к Баязиду II. Он должен понимать, что падение Мекки нельзя допустить, это ударит по всем, по нему тоже. Может, они и пришлют нужную помощь, а неверные завязнут в горе тел, которыми мы попробуем их остановить. Или у них просто кончится порох!
— Джедда. Там они высадятся, получив сдавшуюся крепость или её дымящиеся руины после обстрела бомбами и особенно ракетами, — скрипнул зубами султанский наследник, понимая, что тут они и впрямь ничего не смогут сделать. Выждут, когда с кораблей сойдёт нужное им число войск, своих и союзных, а потом… От Джедды до Мекки путь близкий. Только им она не нужна.
— Символ величия нашей веры, затронутый дыханием самого Аллаха и Магомета, пророка его! Они уже вернули себе Иерусалим, так зачем им отказываться от Мекки, если они могут её взять?
— Понять неверных могут только они сами, дядя, — перебирая зёрна чёток, процедил Туман-бай аль-Ашраф. — Я не просто так переманивал от османов тех, кто оказался в их империи, перебежав от франков, италийцев, испанцев ещё тогда, когда Дом Османа был силён и внушал страх всей этой Европе! Они понимают родную кровь, хотя и предали её.
— Нет предательства в том, когда гяур оказывается достаточно озарён милостью Аллаха.
— Есть мы, и есть они. Мы их не поймём. Нынешних их. А те, кто были раньше испанцами или италийцами по крови и духу, даже предав, не утратили хотя бы частью это понимание. И за звонкие монеты делятся им со мной. Правы оказываются не всегда, но более чем наполовину. Даже это лучше, чем ничего.
— Продолжай, мой дорогой наследник! — оживился султан. — Твои советы всегда услаждают мои уши и успокаивают разум.
— Разуму успокаиваться нельзя, дядя, — Туман ещё сильнее вцепился в чётки, до побелевших пальцев. — Как только он успокаивается, мы становимся ещё слабее, чем были до этого. А мы слабы. Если сравнить нас с империей Борджиа, испанскими Трастамара, португальскими Ависсами — мы очень слабы. Как они лишили нас Египта, Иерусалима, так могли лишить и Мекки ещё тогда. Или несколько лет спустя. Могли, но не сделали. И всего год назад Борджиа отправились за океан, в места, которые называют Новым Светом. Вели там войну, выиграли её, получив то, что хотели. И вернулись победителями, под восторженные крики толпы. Они осторожны, расчётливы, никогда не бросаются на одну добычу, не убедившись, что предыдущая проглочена и усвоена. А теперь это! Спешить с объявлением новой войны, когда прошлая едва закончилась — для них необычно, неправильно. Почему так?
— Шайтан, от которого они берут злость и ненависть к правоверным, наконец, омрачил их взор.
Туман-бай аль-Ашраф лишь вздохнул. Затем, пытаясь немного успокоиться, залпом выпил не самый маленький кубок с вином, пусть и запрещённого для правоверного, но это было малое прегрешение. Особенно сейчас, когда на волоске висела судьба не какого-то города, а самой Мекки.