Венское шоссе
Связисты молча тянут линию —
бессонные друзья пехотные.
И рядом — с дымом цвета инея —
в ярках земли костры походные.
И видно сквозь костров дыхание,
сквозь легкий огонек березовый:
столбы срезает расстояние
за горизонтом в дымке розовой.
Две бровки у подъема сужены.
Здесь, оглушая гнезда плотные,
как будто кашляют — простужены —
крутые зевы минометные.
Здесь, на Дунае, как на Одере,
над прусским полем поражения,
ревут орудия до одури,
нацеленные на движение.
И верится душой усталою,
бессонницею ожидания,
что вон за теми перевалами
уже не выстрелит Германия.
И ляжет на траву, что ранена,
оружье, тишину убившее,
к ногам уставшего волжанина,
покорное, уже остывшее.
Предчувствие! С его горением,
с его неодолимой жаждою
идет пехота в наступление,
сверяя с сердцем пулю каждую.
И нам идти с тобою велено
в бои, где в стане неприятелей
пространство гулкое прострелено
прямой наводкой указателей.
Венгрия, г. Сомбатель, 1945 г.
Песня
Уж он такого склада человек —
за миг до боя улыбнется просто:
— Что б ни случилось, проживу свой век,
коль не споткнусь на полдороге, до ста…
Он чудом воскресал и выживал.
О нем проверьте списки в лазарете —
за всю войну он, не ропща, бывал
на том побольше, чем на этом свете.
Он с песней воевал и с песней жил,
она — его и горечь и удача,
он с ней, как с человеком, подружил,
и если пел,
казалось — чуть не плача.
И грусть звучала в песенной строке,
и не было тоски похлеще и почище:
— Ты бы, земляк, поменьше о тоске.
— Из песен слов не выбросишь, дружище!
С любою песней жизнь люби свою —
с ней смерть легка и счастье полновесней,
а ежели придется пасть в бою,
так умирать не одному, а с песней…
И если он ползет к черте атак,
ползет, сжимая автомат до боли,
спроси его: — Далече ли земляк? —
ей-богу, он ответит точно так:
— За песнями в Москву, не видишь, что ли?..
Так и живет он, песней обуян.
Она — в дыму австрийского простора
его души всесильный талисман,
его молитва и его опора.
С такою песней он свое возьмет
здесь, в поймах Альп, в предгорьях и долинах,
с такою песней он переживет
земные тайны песен соловьиных.
1945 г.
Солдатский реквием
За тысячи верст от родимого дома
он, пулей пронзенный, на землю упал:
в долине венгерской, у стен Эстергома,
москвич молодой умирал.
И вдруг над долиной, над телом солдата
тревожно повеяло ветром родным,
как будто столетние клены Арбата
опять зашумели над ним.
Последним усилием сильного сердца
в снегах, что казались ему горячи,
на локти привстал он, чтоб видеть, как с немцем
сойдутся в штыки москвичи.
И словно вдали, за вторым отделеньем,
он видел, как двинулась наша земля.
Во взоре героя мелькнули виденьем
московские шпили Кремля.
За тысячи верст от родимого дома
в степи обелиск под звездою стоит:
под небом венгерским, у стен Эстергома,
московская слава шумит.
1945 г.
Бессонница
Торжественный финал похода,
отбой бессонниц и дорог.
У каждого —
четыре года
недосыпаний и тревог.
В своих глазах
в края чужие
несли, как отраженье, мы
огонь сожженных сел России,
пожаров красные дымы.
Полки бессонниц вместе с нами
вошли в Берлин
сквозь Сталинград.
Волжане с красными глазами
под Красным знаменем стоят.
День Победы, 1945 г.
Откровение
У немецких плененных орудий
костромич с рябоватым лицом
новичку похвалялся,
что в Буде
он сидел на смарагдовом чуде
и шагал королевским дворцом.