Туманная острота Шувалова, видимо, не пришлась по вкусу императрице. Она нахмурила брови и отрывисто спросила:
— Что же, по-твоему, мы Фридерика столь много упустили, что теперь уже поздно спохватываться? Так ли твою притчу понимать надлежит?
— Навряд так. Ведь все наши действа в отношении короля прусского предпринимались всегда с согласия графа Петра Ивановича. Не мыслю, чтобы он теперь самого себя хотел высечь, — раздался вдруг чей-то голос.
Человек, произнесший эти слова, до сих пор упорно молчал, со скучающим, даже немного презрительным видом присматриваясь и прислушиваясь к происходящему. Эту фразу он сказал тихо, словно про себя, в уверенности, что она будет всеми расслышана. Так оно и случилось.
Услышав реплику своего заклятого врага, Шувалов покраснел и закусил губу.
— Будет сейчас баталия, — шепнул Олсуфьев сидевшему рядом с ним Волкову, но в этот момент распахнулась дверь, и в зал вошли великий князь с великой княгиней.
Все, кроме императрицы, встали, приветствуя их. Петр быстрой, подпрыгивающей походкой подошел к Елизавете, поцеловал у нее руку и, усевшись в указанное ему кресло, начал тотчас же болтать ногой, пристально рассматривая носок лакированного сапога. Екатерина неторопливо, но и не слишком медленно прошла через комнату, также поцеловала руку у государыни и, улыбнувшись всем присутствующим, опустилась в кресло, которое Бестужев придвинул ей.
— Откроем, пожалуй, консилиум, — сказала, вдруг мрачнея, Елизавета. — Алексей Петрович, читай.
Бестужев поднялся и, подвинув к себе красную сафьяновую папку с бумагами, бесстрастно начал свой доклад:
— Семнадцать лет тому назад, в мае месяце одна тысяча семьсот сорокового года, на прусском троне воссел король Фридерик Второй, а осенью того же года пламень войны уже был зажжен в Европе. Воспользовавшись смертью австрийского императора и воцарением дочери его Марии-Терезии, Фридерик предъявил вовсе не принадлежащие ему права на область Нижнюю Силезию, вторгся в нее и по прошествии года завоевал ее. В 1742 году в его руки перешла, окромя Нижней, Верхняя Силезия и Глац, и хотя через два года война возобновилась, но опять успешно для Фридерика, коему помогали войска короля Людовика. Австрийское правительство было вынуждено признать завладение Силезии Пруссией. В обращении ко всем европейским правительствам мы указывали, что король прусский не заботится перед целым светом лжецом себя показывать, сколь скоро этим своих видов достигать думает.
Елизавета Петровна одобрительно наклонила голову. Великий князь беспокойно заерзал в кресле и метнул злобный взгляд на Бестужева.
— Не токмо желание пресечь злокозненность и защитить священную безопасность народов побуждало нас на борьбу с Фридериком, но и прямые интересы Российской империи. Нельзя было ожидать, чтобы король прусский, управившись с Австрией и Польшей, не посягнул бы на наши земли. Восемь лет назад саксонский министр господин Брюль уведомил нас, что Фридерик намерен выступить и атаковать российские земли. В тот год сие нападение не состоялось, но Фридерик денно и нощно готовил его.
Канцлер сделал паузу и четко, словно подытоживая ранее сказанное, проговорил:
— Таким образом, война с Пруссией для нашей державы есть война защитительная, ибо иначе нам бы вскоре самим, без союзников, отражать войска Фридерика пришлось.
Императрица снова наклонила голову. Она сидела, полузакрыв глаза, но от нее не укрылось, как великий князь при этих словах канцлера рванулся с места, однако его жена сделала ему предостерегающий жест, и он промолчал.
— Мы же, — продолжал Бестужев, — вступаем в войну, имея сильных союзников, понимающих, что им нет безопасности, доколе хищный Фридерик не приведен в безвредность. А главное — с нами бог, дочь великого Петра и русская сила. Не было еще супостата, который устоял бы перед ней. Я предлагаю высокой Конференции одобрить доселе предпринятые правительством меры и повелеть, именем государыни, фельдмаршалу Апраксину вступить в пределы Пруссии.